Через несколько дней он сказал, что хочет послушать мой рассказ, которого он не читал. А после чтения он, пробарабанив пальцами по столу, спросил: «Что же, Л.М, хотите сказать, что русский народ жесток?» Я не закричал, что он когда-то сам это утверждал Я был поражен, смят. Только спустя некоторое время понял, что я уже вырос, что по мне наносится ответный удар. А когда много лет прошло, мне рассказал П. Марков, что однажды он попросил у Горького пьесу. На что Горький ответил, показав на стол: «Вот она здесь лежит, но я ее не дам, ее Леонов обругал».
Спросил Новикова:
— Как вы считаете, Маяковский — великий поэт? Откровенно скажите, словно не знаете об отзыве «усатого гения».
— Нет, — ответил тот, — говорят, у него половина мозга гения, другая половина — идиота.
— А я, знаете, думаю, что он все-таки большой поэт. Есть в его стихах такие строки, которые являются настоящей поэзией.
В связи со статьей Бурсова в «Звезде» он рассказал о Достоевском и Тургеневе, как первый одолжил деньги.
Звонит по телефону:
— Сижу на завалинке, в треухе, старый дед. Но все остальные деды пишут романы. Не с кем словом перекинуться. Приходится прибегать к цивилизации. Хочу купить длинный шнур и тогда буду вести разговоры, сидя на завалинке.
29 мая 1970 г.
По телефону:
— Чего-то тоска заедает. Что нового в литературе? Приезжайте. Получил отличное письмо из Парижа по поводу «Евгении Ивановны». Человеческий документ.
6 сентября 1970 г.
Звонит по телефону. Возмущен «романом-размышлением» Бурсова о Достоевском, начало коего опубликовано в «Звезде».
— Сегодня важно не только что, но и как писать о Достоевском. Надо понять то, что одним фактом своего существования Достоевский сделал многое для России. Достоевский имеет сегодня символическое значение. Если его разменяют на мелочи — это не уронит его, но будет портретом эпохи... Доклад? Мне никто не предлагал, но я не буду делать доклада и ничего писать не буду. Есть у меня в столе небольшая статья о нем, но и ее печатать не буду. Повторяю: Достоевский — одна из главных карт России, вторая фигура после Шекспира.
Осторожность и такт — таким должно быть наше отношение к нему. Вот Бурсов поднимает легенду о «девочке», бросая тень на самого писателя. А он выдумывал самый страшный грех для великого грешника, купол такого греха он видел в растлении. Помните, он и рай отказывался принять, если вход в него будет стоить хотя бы одной слезинки ребенка. А тут — по контрасту — самый большой грех, надругательство над ребенком приписывается писателю. Надо соорудить письмо-протест. Я готов подписать. Нельзя прощать!
