В кругу Леонида Леонова. Из записок 1968-1988-х годов | страница 36



Перешли за стол. Выпили по рюмке «леоновки». Я пошутил: «Приобретем и мы изьянец». Он отшутился: «Ладно — ловить меня?» За столом он рассказывал об аресте отца в 1908 году. Шкулев прибе­жал, сказав матери, что он не имел никакого отношения к тому, что печатал Леонов в журнале: «Мадам, вы меня в это дело не втяги­вайте!» Мать стояла в ночной рубашке. Пристав извинился, сказав, что не смотрит в ее сторону.

Вспомнил, как сотрудничал в военной газете. О Фурманове гово­рил тепло. Показал свое собрание сочинений, изданное М. Бабовичем в Югославии. Потом показал 2 тома, выпущенных в Гослитизда­те, в разных переплетах, на разной бумаге... Эти тома, как сообщила мне Татьяна Михайловна, привели его в отчаяние.

Провожая, она сказала мне: «Спасибо, кажется, ему легче. Он опять шутит, смеется».


7 февраля 1970 г.

Сегодня работали целый вечер над трудными документами, кото­рые следует включить в Полное собрание сочинений Горького. Мно­го говорил о Горьком, то восхищаясь, то споря с ним.

— Конечно, Горький — настоящий богатырь. Он был на редкость щедро одаренный человек, энциклопедически образованный. Он мог поразить вас рассуждением о космических лучах, о монете времен Митридата. Удивительная политическая темпераментность. Но думаю, что его политическая ярость все же мешала ему как художнику, мешала быть ху­дожником, расширяющимся на века, как Л. Толстой. И, знаете, соци­альная острота порой тоже перерастала у него в свою противоположность: садясь за стол, он заранее знал судьбу своих героев. А вот я не знаю.

— И вот на вершине мировой культуры и славы — ошеломляющее письмо М.И. Будберг, письмо, почти унижающее его: «Вы относи­тесь ко мне, как “барыня” к “плебею”, позволяете покрикивать на меня, а ведь вы — единственная женщина, которую я люблю и ближе которой у меня нет человека»... Он — ей? Как это случилось? Чем она его держала? Быть может, как женщина умная, она подсказывала ему, как художнику, нечто интересное? Нет? Легкомысленная? Не говори­те так о ней. В ней была своеобразная красота. Ну как вы можете говорить «лошадиная»? Ведь я видел ее, когда ей не было сорока. И, знаете, однажды при ней он сказал мне, что Марья Игнатьевна ведет свою родословную прямо от Петра Великого. «Мария, пожалуйста, продемонстрируй!» Она вышла, сбросила юбку и вышла в розовеньких рейтузах, поставила одну руку на бедро, другую отвела в сторону, откинула голову назад и правда — мы увидели Петра. А вы — некра­сива! А письмо А.М. — неожиданность. И когда оно было написано — осенью 1925 года? Вскоре после этого я приехал к нему в Сорренто. Он был похож на короля, который получил королевство не по на­следству, а сам создал его. Широкий жест, шляпа с полями на 2—3 см шире обычных, легкость, стройность, непринужденность — кра­сив, величествен и артистичен он был в каждом своем движении. И это тоже не позволяет мне согласиться с вами, что в случае с М.И. ему изменило чувство прекрасного. Видимо, было в ней что-то, что либо ушло с годами, либо мы не прозреваем его через ее старость.