В кругу Леонида Леонова. Из записок 1968-1988-х годов | страница 35



Прошлое? Уничтожив святыни, получают право бить человека по морде.

Помню, написал в «Дороге на Океан» фразу, что «ее очаровала наша русская зима» — и замер — что мне пришьют защитники нашей ортодоксальной идейности за слово «русская»? Ведь вот недавно я на­писал на эту тему статью, и ее не пропустили.

Я сказал об этом Зимянину. Он ответил: «Важно, что такая статья была написана. И ведь, Л.М., не только думают над этим, но многое уже делается. Например, во Владимире».

— Что во Владимире? Соборы, исцарапанные внутри словно ги­гантскими граблями? Все равно, что подштанники без тела.

Вообще сегодня Л.М. не принимает никаких возражений. Напа­дает на театр, говорит, что он утратил свое былое значение, квали­фикация актеров низкая... Надо, чтобы актеры играли не по долгу службы, а по призванию, играли в тех пьесах, которые бы отвечали внутренним склонностям актеров. Режиссеры подавляют актеров... «Я знал: В.И. Немирович-Данченко — большой режиссер, широкая артистическая натура. Идет однажды по улице Горького, а я стою с Ливановым. Немирович одет с иголочки. Поравнявшись, говорит Ливанову: “Вот бы мне ваш рост. Впрочем, нет, не надо!” Но даже Владимир Иванович, часто встречавшийся в МХАТе со Сталиным, не сказал ему, что театр должен иметь право ставить пьесы, которые нравятся только театру и зрителям.

Я возразил: «Л.М., дело не только в актерах и режиссерах, но также в недостатке хороших пьес, в утрате драматургического мас­терства».

— А кто им интересовался? Кто из критиков написал хоть одну статью об инженерии моих пьес? Только раз, в статье В. Ермилова, я встретил рассуждение автора о том, что надо задуматься над тем, как Леонов строит свои пьесы. Одна фраза — и то я благодарен критику. Между тем, пьеса — это сложный и живой организм, в котором все имеет свою определенную функцию. Часто в современ­ных пьесах не диалог, а треп о малозначительном. Писатели недо­статочно работают над произведением... Я карандашом переписы­ваю каждую свою страницу не меньше семи раз, прежде чем начи­наю писать чернилами.

— Да, вот еще беда. Пьют. А пьющий писатель для меня — алмаз с изъяном.

Вспомнили о таланте А. Твардовского, о том, что пил по какой-то причине.

Л.М. сказал:

— Видите ли, мне кажется, что он когда-то был сильно уязвлен. И это где-то внутри саднило. Потом он попал в определенное окру­жение, потом с этим окружением скрепил связи родственно. И те­перь запутался так, что вряд ли что можно уже сделать.