Он был очень большой человек. Думаю, что человек в нем был крупнее, нежели писатель. Но и писатель громадный. Однажды я ему сказал о «Детстве» и был искренен. И как я уже говорил, лично я обязан своей жизнью его слову. Вы помните историю со рвом в Библии? Так вот, мы, писатели, сидели в том рву. А он нас ругал, чтобы защитить, охранить, спасти нас же.
И снова пытается подойти к этой же мысли с другой стороны.
— Как вы думаете, в каком ряду стоит Горький как писатель? Если применить пятибалльную систему, то сколько баллов получит Горький рядом с Толстым и Достоевским? Вы все-таки ставите его в этот ряд? Говорите, что в «Климе Самгине» есть страницы, не уступающие Толстому и Достоевскому? А я, знаете, вижу в русской литературе несколько линий. Наиболее сильная — это линия Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого, Щедрина.
— Да, Щедрина я ставлю в этот ряд. А есть еще линия революционно-народническая. Линия Чернышевского, линия общественнописательская. Я не считаю ее сильнейшей, думаю, что когда-то, в будущем, она будет переоценена. Именно это я имел в виду, когда в «Слове о Горьком» сказал, что времени еще предстоит определить прочность славы этого писателя.
Затем как-то незаметно мы вернулись к разговору о Сталине. Я сказал, что 1937-й год никогда не простится Сталину.
— Да, — согласился Л.М. задумчиво. И вдруг стал рассказывать о Фадееве, который «часто бывал в нашем доме, пил вино, от души смеялся. Но однажды вдруг исчез. Я почувствовал, что надо мной нависают тучи. Не выдержав, попросил сходить жену к Саше и узнать, скоро ли меня возьмут. Она пошла. Благо дача Фадеева была рядом. Подойдя к даче она, как обычно, крикнула: “Саша!” Раз, два. Нет ответа. И когда она собралась возвращаться, он вдруг появился на балконе. Сухой, замкнутый, как будто ни с кем и ни с чем не знакомый. Сухо поздоровался. Сказал какую-то неопределенную фразу. Исчез. Но тут произошло нечто фантастическое. Через день или через два после этого разговора в “Известиях” появилась обширная хвалебная статья обо мне. Первым прибежал с поздравлениями Саша, хохотал, пил вино, хлопал меня по плечу. Кажется, он не помнил своей встречи с моей женой Таней. Что, он был честолюбив? Что значит честолюбив? У писателя может существовать лишь одна форма честолюбия. Написать так, чтобы это не уступало Толстому, Достоевскому, а может — превосходило их. Вот я никогда не занимал никаких постов и не жалею. Жалею лишь обо одном, что не написал лучше то, что написал. А ведь мог бы занять пост».
