— Что Вы! Я слушаю с величайшим интересом.
— Я никогда не был счастливчиком, всю жизнь трудился, не зная выходных. И всю жизнь бился над разгадкой тайны: как это получается что вот я выхожу, подтягиваю штаны и, назвав себя Генрихом IV, готовлюсь умирать. И... зритель уже видит не меня, не мои штаны, а Генриха IV. И вот только теперь, мне кажется, узнал эти секреты. И многому удивляюсь. В частности, моим отношениям с Горьким. Вы знаете, что, в отличие от многих моих современников, я никогда не спекулировал на своих отношениях с Горьким. Я и письма Горького отдал только после упорных просьб и даже угроз. И вот я думаю о себе, человеке, который пришел в литературу малограмотным. В университет меня не приняли. Я чуть не плакал, составляя фразу за фразой в произведениях. Наивные, совсем беспомощные в художественном отношении («Конец мелкого человека») и неровные, изобилующие пустотами в «Записках Ковякина» — чем они привлекли Горького? Что он нашел в них? Может, они в чем-то перекликались с его исканиями того времени? Не знаю до сих пор. Но тогда, в 1927 г., я приехал к нему в Италию, он принял меня необычайно тепло. «Хорошую литературу делаете, сударь», — сказал он мне. И еще сказал фразу настолько лестную для меня, что я и до сих пор не решаюсь ее повторить.
Я не повторил ее, даже рассказывая о своей встрече с Горьким.
— И мне не скажете?
— Сейчас — нет. Быть может, когда-нибудь потом, но и то при условии, что вы ее не огласите.
Я был окружен исключительной заботой и вниманием. Почти каждый день Горький приглашал меня на прогулки и относился, как к сыну. Он был заботлив до мелочей. Он не позволил мне заплатить за гостиницу. Я тоже любил Горького больше всего на свете и необычайно гордился тем, что в день, когда в 1928 г. он прибыл в Москву, он тотчас позвонил мне и пригласил в Машков переулок на обед. Он читал мои книги, писал о них. Он был действительно влюблен в литературу и неутомимо искал людей талантливых, поддерживал их в трудную минуту, словом ободрял, советом. Я видел в нем колоссального писателя и еще более колоссального человека. А вы читали дневники А.Н. Тихонова, его мемуары? Говорят, умирая, Горький страшно матерщинничал?
— Нет, не читал. Я не думаю, что это было так. Тихонов, насколько я знаю, не присутствовал при кончине Горького.
— Удивительная фигура — Горький. Человек редкостно удачли вый. Вы только подумайте, в 38 лет он едет в Америку с любовницей, попирая буржуазные нормы морали, затем пишет «Город Желтого Дьявола», плюет в лицо «прекрасной Франции», вступает в поединок с царями, королями, говорит с ними резко. Но это не дерзость. Чувствуешь, что за его спиной есть нечто громадное, что позволяет ему именно так говорить, указывать, требовать. Это нечто — громадная сила революционного народа и непререкаемый авторитет самой правдивой и бескомпромиссной литературы...
