— Объяснишь наконец-то? — спросил Кроули, слегка толкнув ногой тело человека у машины.
— А ты не знаешь?! — удивился Азирафель. — Это же Митос! Старейший Бессмертный! В моём магазине есть один из его дневников — изумительное чтение! Я храню дневник в том отделе, где книги не для продажи.
— У тебя они все не для продажи, — заметил Кроули.
— Эта рукопись — особенная, её я даже читать никому не позволяю. Но для тебя могу сделать исключение!
Азирафель взволнованно посмотрел на Кроули и кивнул на человека, чьё имя только что назвал:
— Как думаешь, он согласится дать мне автограф?
— Конечно. Я уговорю, если что, — заверил Кроули.
— Нужно забрать его отсюда. Подумать только! Сам Митос!
* * *
Кронос очнулся спустя полчаса, но ещё долго не мог понять, что с ним произошло. Непривычное для него состояние, потому особенно пугающее. Обычно Кронос лучше контролировал свою жизнь. Митоса не было. Остались только лужи загустевшей крови. Кронос потёр заживающую грудь и задумался, а зачем ему тот Митос вообще был нужен? Вспомнить так и не удалось.
Кроссовер с хрестоматийной книгой русской литературы
Хорошенькая девушка кокетливо улыбнулась, скромно затенив ресницами отнюдь не скромный взгляд. Её звали Неля.
— Да сколько себя помню, — засмеялась она. — И лавочки уже поменяли, а Алёна Ивановна сидит и сидит.
— Ох уж этот комитет по защите нравственности, — Давид понимающе покачал головой. — Наверное, и в каменном веке сидели у порога пещеры старушки и обсуждали, кто какого мамонта притащил, да кто с чьей женой в папоротники бегал.
— И не говорите, — подхватила девушка, и, судя по проступившему румянцу, к «комитету» у неё были свои счёты. — Как сквозь строй проходишь. И юбку померить успеют, не дай бог выше щиколоток, и всех кавалеров пересчитать, и родителей обсудить, кто там у них в роду алкоголик. — Давид с одобрением отметил, что девочка довольно образованная, может, даже читала сверх школьной программы. Имеет смысл закрепить случайное знакомство. — И спина потом чешется.
Она смешно передёрнула лопатками, так, что немедленно захотелось погладить по спинке, но Давид понимал — рано.
— А Алёна Ивановна — точно что из каменного века, — продолжала девочка, ободрённая его сочувствием. — Мама говорила, что и в её молодости она тут сидела.
— Так сколько же ей лет? — почти натурально удивился Давид.
— Да кто же знает? — Девушка пожала плечами. — Восемьдесят, наверное. Или больше.
Ну да, для неё что шестьдесят, что восемьдесят — всё одно глубокая старость. Зова эта малышка всё равно не слышит, смертным не дано.
