Подходя к родильному покою, царь касался рукою воды и огня, чтобы оградить новорожденного от зла, а войдя, неотрывно глядел на сына — исток своей величайшей радости. Тот лежал у груди Виласавати, похудевшей и побледневшей от родильных мук, и блеск, от него исходящий, делал лишним свет светильников, горевших в комнате. Поскольку он только недавно родился, тело его сохраняло багровый оттенок, и он был похож на алый круг восходящего солнца, или на полную луну в сиянии вечерней зари, или на свежую почку на древе желаний, или на распустившийся красный лотос, или на планету Будху, спустившуюся с неба, чтобы свидеться с матерью-землей. Казалось, что он сотворен из побегов кораллового дерева, или из света утреннего солнца, или из блеска рубина. Он выглядел как Карттикея, но только с одним, а не с шестью лицами{153}, как сын царя богов, выпавший из рук некоей небожительницы. Сиянием своего тела, ярким, как расплавленное золото, он словно бы наполнял всю комнату; его отличали все признаки величия, дарованные ему природой как украшения; к нему словно бы льнула богиня счастья Шри, надеясь на его покровительство в будущем.
Царь, добившись того, о чем всю жизнь мечтал, чувствовал себя наверху блаженства. Снова и снова вглядывался он в лицо сына, не отрывал от него глаз с неподвижно застывшими зрачками, полных слез радости, которые вновь выступали, как только он их вытирал; и, широко распахнутые, они излучали такую нежность, как если бы он хотел немедля заговорить с сыном, обнять его, вобрать в себя весь его облик. И царю казалось, что теперь-то он достиг исполнения всех своих желаний.
Однажды Шуканаса, чьи желания исполнились в той же мере, широко распахнутыми от радости глазами внимательно оглядел тельце младенца и сказал царю: «Взгляни, божественный! Недавно стиснутый в чреве у матери, царевич еще не обрел всей своей красоты, но уже видны у него признаки повелителя мира, предвещающие будущее величие. Вот на гладком лбу, похожем на розовый от вечерней зари серп молодой луны, трепещет между бровями завиток волос, тонких, как нежные волокна сломанного стебля лотоса. Вот пара глаз с загнутыми вверх ресницами, таких продолговатых, что кажется, они тянутся до самых ушей, а когда раскрываются, то заливают всю комнату ярким светом и становятся похожими на две распустившиеся голубые лилии. Вот нос, напоминающий золотой слиток, такой длинный, что кажется, он хочет насладиться благоуханием рта, душистым, как аромат расцветшего лотоса. Его нижняя губа, напоминающая золотое ожерелье, похожа на нераскрывшийся бутон красного лотоса. Его руки с розовыми, как распустившийся цветок лотоса, ладонями отмечены счастливыми линями, а также знаками диска и раковины
