Клэр рассказывала о своем детстве. О том, как ей нравилось работать в службе юридической помощи и какую ошибку она совершила, уйдя оттуда. О том, каким кошмаром обернулась жизнь в Сиднее.
Она пыталась разговорить Рауля.
— Это армия сделала тебя таким неразговорчивым? Говорят, солдаты, вернувшись домой, часто оказываются слишком травмированы, чтобы рассказывать об этом. Ты тоже?
— Грубый вопрос.
— Послушай, моя мать страдала депрессией. Я рано научилась ничего не приукрашивать. «Мама, как ты себя чувствуешь? По шкале от одного до десяти». Такие вот вопросы. Так что выкладывай, Рауль, насколько сильна твоя травма. По шкале от одного до десяти.
— Я не считаю себя травмированным.
Хотя это было не совсем так. Ему приходилось участвовать в операциях, о которых не хотелось вспоминать. Должно быть, Клэр угадала это по его лицу.
— Ты не хочешь об этом говорить?
— Нет.
— А когда твоя яхта перевернулась вверх дном?
— Я был слишком занят выживанием, чтобы страдать. А потом появилась русалка.
— Надо же, какая удача.
Клэр закончила маффины — они очень симпатично подрумянились — и принялась за лазанью. Поместив тесто в машину, она с удовлетворением смотрела, как растягиваются пласты, становясь все тоньше.
— А что насчет твоего детства?
— Я не считаю себя травмированным, — повторил Рауль.
— Даже после смерти родителей?
— Я был очень маленьким и почти не помню их. Меня вырастили дедушка с бабушкой.
— Но ты не хочешь об этом говорить?
— Нет.
— Ясно.
Рауль понял, что она не станет давить. Судя по голосу, она не обиделась на то, что, рассказав ему о своем детстве, так и не дождалась ничего взамен.
Он должен рассказать ей о себе.
Но тогда все изменится. Хорошо еще, что они не переспали и могут считаться друзьями. Так ведь?
Но если она всего лишь друг, почему бы не рассказать ей о своем происхождении. Интересно, во что это выльется?
Он мог бы сказать: «Смерть родителей не стала для меня серьезной травмой, потому что я их почти не видел. Они вели светскую жизнь, предписанную королям. Пока они развлекались, их ребенок оставался дома со слугами. Но даже после их смерти бабушка с дедушкой не стали сближаться со мной. Я умею готовить, потому что провел детство на кухнях. Старшая кухарка звала меня „mon petit choux“ — мое маленькое пирожное, и обнимала, когда я слизывал с ложки тесто для пирога. Кухня стала моим убежищем».
Но он промолчал. То, что происходило между ними, было так странно и хрупко, словно он ступил на неизведанную территорию. Признание могло все разрушить. Их дружба возникла внезапно, и он не знал, как ее воспринимать. Понимал только, что эта женщина — чудо. Она явилась из воды и вернула его к жизни. Потом выяснилось, что она не такая, как все, не похожа на других женщин.
