Она зашла далеко, в самую глубь леса, огляделась, никого поблизости, крикнула:
— Эй, кто здесь есть еще?
Молчание было ей ответом.
Она не испугалась, пошла дальше, где-то вдалеке раздавался шум проезжавших машин, она знала, там шоссе, и побрела в ту сторону. В корзине ее было штук десять сыроежек, один трухлявый белый и два подберезовика.
И тут вышел из-за деревьев он. Казалось, все время стоял тут же, только и ждал, когда она подойдет поближе.
Глянул в ее корзинку, спросил:
— Это все?
— Да, — ответила она.
— И наверное, ходите с самого утра?
— Конечно.
— Не густо, — сказал он; нагнувшись, поднял земли свою корзину, показал ей. — Что скажете?
Корзина была полна доверху, грибы — сплошь белые и еще подберезовики и подосиновики, сыроежки — ни единой.
— Вот это да! — воскликнула Эрна.
— То-то, — сказал он. Сорвал несколько широких, разлапистых листьев папоротника, прикрыл ими свои грибы. — Чтобы никто не завидовал.
— А вы боитесь зависти? — спросила она.
— Нет, не боюсь, напротив, жалею завистников.
— Почему вы их жалеете?
— А им тяжко живется, ведь всегда найдется тот, кому в чем-то повезло больше: грибов ли больше собрал, или потолок в квартире выше, или волосы гуще...
Тут она впервые заметила, что он лысый. У него была круглая, словно шар, красивой, законченной формы, совершенно лишенная волос голова.
На смуглом худощавом лице очки. Глаза добрые, внимательные, и весь он, довольно высокий, с узкими плечами и длинной шеей, производит впечатление очень здорового, уравновешенного, доброго человека. Уже не молод, хорошо за пятьдесят.
— Кажется, я заблудилась, — сказала она.
Он улыбнулся. От улыбки лицо его похорошело. Даже стало как будто бы немного моложе.
— Здесь трудно заблудиться...
— Так я же заблудилась!
— Вам это только кажется.
— Вы здесь живете? — спросила она.
— Отнюдь, приехал из Москвы, как и вы.
— Откуда вы знаете, что я из Москвы?
— Если бы я был Шерлок Холмс, а вы, к примеру, Ватсон, я бы вам объяснил, что прежде всего знаю, по выходным сюда приезжают грибники из Москвы, во-вторых, у вас за ремешком часов билет.
Она глянула на свою руку: в самом деле, за ремешком заткнут обратный билет до Москвы. Улыбнулась, сказала:
— Все ясно.
— Так говорил обычно этот классический тупица и бестолочь доктор Ватсон, когда Холмс объяснял ему все, что следует.
— Ну, не такая уж я бестолочь, — сказала Эрна, ничуть, впрочем, не обидевшись.
— Заранее скажу, совсем вы не бестолочь, — согласился он.
Подошел ближе.
