— А с матерью по-другому было? — спросил Саня.
— Конечно, — кивнул отец. — Ты представить себе не можешь, до чего я ей благодарен. Я ее, любя, отпустил, помучился и понял: могу все. Я себя зауважал, силу почувствовал, свободу. Пока не поймешь, что есть в тебе сердечная сила, — с чем к людям идти? Твоя мать мне дорогу открыла.
Саня удивленно взглянул на отца — вот уж не думал, что отец у него философ.
— А я, наверное, Инку никак забыть не могу, — сказал Саня и понял, что говорит сущую правду. — Мы ведь с ней хорошо жили, и мне иной раз кажется, что она просто в длительной командировке, вот-вот вернется. Может, я однолюб? Было у нас в семье такое?
— Не знаю, сынок, — развел руками отец. — Ты лучше у матери спроси. Она больше в таких делах понимает.
«Может, и вправду махнуть, не откладывая? — мелькнуло в голове у Александра Павловича. — Да и зачем откладывать? Еще случится что-то, не ровен час!» И еще подумал, что тоже отпустил Инну, любя. Или не отпустил?
Миша вернулся домой гораздо раньше, чем ждала Ляля, открыл дверь и протянул ей охапку огненно-красных тюльпанов.
— Помнишь? — спросил он с улыбкой.
Ляля взглянула на мужа сначала с недоумением, потом тоже улыбнулась и даже покраснела — ей вдруг почему-то стало неловко за себя давнюю, своенравную и строптивую. Она вспомнила, как вышла на балкон, а там лежит, пламенея, целая груда тюльпанов. С удивлением оглянулась вокруг и увидела: сидит на дереве Миша и смотрит на нее с вниманием и нежностью. А она в тот день не пошла на свидание, хотя они с Мишей договорились о встрече. «Подумаешь! — решила она. — Ничего страшного, перебьется!» Какие-то у нее дела набежали, сейчас она уже не помнила какие. А вот тюльпаны запомнила. И Мишу, сидящего на дереве.
— Если гора не идет к Магомету, Магомет становится птицей, — сказал он невозмутимо, когда Ляля его заметила. — Мне все же хотелось повидать тебя.
Ляля оценила Мишин юмор. Может быть, в тот день она впервые вообще его оценила.
— Погоди немного, — сказала она, — гора придет.
Она спустилась вниз, вышла из дому и тоже влезла на дерево, и они долго сидели в зеленой беседке между небом и землей и разговаривали. И еще дольше стояли у нее на столе отчаянно-красные тюльпаны. Миша и потом сигналил ей иногда огненными букетами — когда она зарывалась или чего-то не замечала. Но прошло столько времени, и она забыла об их условных знаках. А сейчас к чему букет? Просто напоминание? Или деликатная просьба остановиться и не ходить туда, куда не следует?
