А парнишка умен, ничего не скажешь.
– Видите ли, в тот раз…
– В тот раз, если позволите, вы поняли на определенном этапе расследования, что покорное следование правилам арифметики приведет к ошибке. И выбрали другой путь. Это меня и интересует. Когда и как у вас происходит этот перелом. Как ваш мозг сумел отказаться от твердой почвы очевидности и ступить на зыбучие пески предположений?
– Порой я и сам не могу этого объяснить. Но чего вы хотите от меня на практике?
– Позвольте мне быть рядом с вами во время работы. Заверяю вас, я не доставлю никаких хлопот, не буду вмешиваться, поверьте, я просто буду молча наблюдать.
– Не сомневаюсь в этом, но вам не повезло.
– В каком смысле?
– В том смысле, что сейчас у меня нет никакого расследования. Давайте так. Оставьте мне свой номер телефона. Если попадется что-то интересное, я вас извещу.
На лице Артуро появилось детское разочарование; комиссару стало его жаль: тот выглядел словно ребенок, которому не дали конфетки. Юноша вызвал в нем симпатию, а комиссару давно хотелось пообщаться с умным человеком. Он решил вручить ему нечто вроде утешительного приза.
– Слушайте, со мной в последние дни происходит что-то странное. Но сразу предупреждаю: речь идет не о преступлении.
Артуро оживился, будто голодный пес, учуявший необглоданную кость:
– Мне все сгодится.
Монтальбано достал из кармана три листка со стихами про «охоту за сокровищем», а те, где он записал ответы, доставать не стал. Рассказал, с чего все началось. И в конце добавил:
– Это оригиналы, не забудьте вернуть. Решите головоломки, потом поговорим.
Артуро чуть было не бросился целовать ему руки.
Назавтра в конторе вновь царила тишь да гладь, как продолжалось уже месяц с хвостиком. С восьми утра до часу дня, то есть за пять часов, Катарелле позвонили всего раз, да и то с вопросом, что надо делать, чтобы попасть в полицейские.
Монтальбано, который уже с полудня маялся аппетитом, понял, что дело худо. Плевать в потолок на протяжении всего рабочего дня, сидеть в конторе за чтением подшивки «Воскресного курьера» за 1920 год или созерцать противоположную стену то ли в йоговской позе, то ли в кататоническом ступоре… Все это ввергало его в состояние давящей хандры. И чтобы ее побороть, организм разжигал в себе волчий аппетит, с которым было невозможно совладать.
В результате с утра ему пришлось передвинуть пряжку ремня на одну дырку вперед: тревожный знак. Осознав это, он мигом разделся, натянул плавки и устроил себе часовой заплыв в сводившей конечности ледяной воде.
