Утром солнце засверкало, как ярко начищенное бронзовое зеркало. Коун отвязался от мачты и отвязал Буза, который сразу же обнял его своими лохматыми руками. Они расцеловались. Затем Буз порылся у себя под тряпичной повязкой на шее, достал оттуда порванную серебряную цепочку с крестиком и протянул Коуну. Что это? Подарок?
«Довольно с меня и одного Бога», — подумал Коун, но не стал выбрасывать крестик в воду, а сунул его в карман.
Шимпанзе старался что-то ему объяснить, делая какие-то непонятные знаки, но ни одного из них Коун не понял. В бочонке было полно чуть подсоленной воды, «Ребекка Кью», качаясь, делала все возможное, чтобы благополучно закончить плавание, хотя никак не могла найти для этого подходящего способа.
* * *
Ржавый корпус «Ребекки» все больше пропускает воду, и она день ото дня погружается глубже. Вряд ли судно протянет еще день. А земли все не видно. Едва он об этом подумал, как разглядел на поверхности воды два сине-фиолетовых цветка жакаранды, какие встречаются в тропиках. Немного поодаль покачивалась на волнах целая пальмовая ветвь и несколько зеленых побегов бамбука. Показались четыре рыбки и, надеясь, что они еще живые, Коун бросил им горсть хлебных крошек, но они даже не пошевелились. Глядя в корабельный бинокль, он принялся изучать горизонт. Вдали стояло голубое облачко тумана. Но не было видно ни одной птицы. Ну, хоть бы альбатрос. Или пеликан. Или там чайка.
Если облачко тумана указывало на близость суши, то стоило попытаться туда добраться, и Коун принялся осматривать резиновый плот, который оставили ему коллеги во время бегства. Коун прошелся по каютам, складывая вместе все, что могло пригодиться: одежду, инструменты, банки консервов, термосы для воды, книги… Он положил на плот отцовский патефон и дюжину довоенных пластинок (на 78 оборотов). Когда-то отец был кантором, и пластинки хранили его голос. Кроме того он взял урну с прахом свой жены. Эту урну он постоянно возил с собой. Она сама пожелала, чтобы после смерти ее кремировали. Сам Коун этого не сделал бы. Можно подумать, что, умирая, она догадывалась о близкой всеобщей кремации человечества и только немного опередила Катастрофу.
А ночью, когда Коун и Буз крепко спали, он на нижней, а шимпанзе на верхней полке, шхуна внезапно вздрогнула, заскрипела всеми своими непрочными сочленениями и застыла, зацепившись за что-то твердое. Шимпанзе вывалился из койки, вскочил и запрыгал по каюте. Коун зажег свечу и успокоил парня: заключение на тонущем корабле, кажется, пришло к концу.
