В эту ночь Куляц бежала с Амзаном. Она избрала старый, давно изведанный черкешенками путь, которым они спасали от произвола адата единственную их радость жизни — мечту о любви. Когда Куляц уходила, захватив приготовленный с таким страхом сундучок, Нафисет не спала. Куляц крепко обняла ее и, вся дрожа, поспешила на вторичный крик совы, раздавшийся за скотным сараем…
После того как вышла замуж Куляц, Нафисет неожиданно для себя оказалась на положении девицы на выданьи. В гостеприимно распахнутые двери девичьей Устаноковых снова повалили аульские парни, ищущие невесту.
На первый взгляд трудно было бы назвать Нафисет красавицей. В чертах ее лица можно было подметить много по-детски трогательных несообразностей. Туповатый, короткий носик никак не гармонировал с классическими взмахами бровей. В свою очередь, брови вовсе не соответствовали детско-круглому овалу лица. А черные глаза, оправленные пухленькими веками с длинными ресницами, созданные, казалось, для того, чтобы излучать солнечную улыбку и чистую, мягкосердечную нежность, кололи неприступной строгостью умного взгляда.
В ней была забавная смесь юной прямоты, скромной застенчивости и строгости. Все ее юное существо находилось в состоянии постоянной, напряженной, скрытой устремленности к своей мечте.
Для мужчин, привыкших к обычной стыдливой мягкости и безвольной хрупкости аульских девушек, это было ново. Получилось так, что, упустив дичь, за которой долго гонялись, они неожиданно подняли новую, более заманчивую дичь, с невиданными доселе повадками.
Для аульских девиц, все помыслы которых сводились лишь к тому, чтобы выйти замуж и устроиться в хорошей семье, такое обилие искателей руки было бы желанным и радостным «Много кавалеров джигитует у ее порога», — говорили люди в таких случаях, и это считалось почетом и для девушки и для родителей. Нередко младшие сестры в ожидании своей очереди носили в сердце огонь негодования на старших неудачливых сестер, которые слишком долго засиживались в девицах.
Совсем по-иному относилась ко всему этому Нафисет. До сих пор обязанность занимать посетителей лежала на Куляц, как на старшей сестре. Когда собирались более или менее серьезные люди, в чьих словах можно увидеть блеск живого воображения, Нафисет вольна была стоять на положении младшей в своем углу и молча слушать. А когда начинались пустые словопрения, она могла и уйти, оставив девичью и Куляц на попечении какого-нибудь дальнего родственника, сидевшего в общей компании. Обычно ей удавалось уговорить братишку Ахмеда, чтобы он остался вместо нее. Правда, несговорчивый Ахмедка, баловень семьи, всякий раз опустошал запасы сбереженных ею сластей. Но для нее это было полбеды, лишь бы не выслушивать нескончаемую, нудно-однообразную болтовню молодых людей. Она незаметно брала одну из своих книжек, уходила в большую саклю и устраивалась читать у коптилки.
