Дмитрий, скрывая ухмылку, слушал Лолия. Кто-то прозвал его Оратором за длинные патетические речи без запинок, в которых завывание было главным достоинством. Только в этом небольшом городе и ценили такие способности Лолия.
— Вы так жалеете Индию, будто там живете, — сказал Дмитрий.
«Ты с кем меня посадил?» — недовольно смотрел на Ваню Лолий.
— Дима! — не желал обострений Ваня. — Ди-има! Это несерьезно. Не обращай внимания, — кивнул он Лолию, — он шутит…
— Мне больно за всех, кто еще нуждается в тепле, в пище, у кого нет крова, — жалобным голосом сострадания продолжал Лолий, — у кого… плесни… у кого отнимаются руки-ноги от непосильного труда, я хочу быть другом скорбящих, просящих и жаждущих, я хочу быть… спасибо, Ваня, я закушу… друзья мои, это долгий разговор, это разговор серьезный, это разговор, сами понимаете, времени, мы отвечаем за все, что далеко и близко от нас, что, не побоюсь этого слова, свято, ради чего мы обагрили землю в оные дни… а вы разве не пьете?
— Сегодня нет, — сказал Дмитрий.
Лолий с трудом переносил пытливые взгляды, с какой-то зверьковой чуткостью угадывал с первых минут человека, который ему не простит того, что прощалось всегда. Всю жизнь Лолий выплывал на чужих несчастьях. Едва кто-то оступится, сорвется, он уже тут как тут.
И ему все прощалось, потому что, как любил он говаривать за рюмкой, «хорошо таскал каштаны из огня». Друзья же создали ему славу благороднейшего человека. Дмитрий все знал про него. Знал, что он сейчас встанет и улизнет, выдумает причину и улизнет, потому что не может при нем трепаться как обычно, а вести беседу насущную ему нельзя: все правдивое будет против него и глубоко противно его изгаженной натуре. Он мялся, он ерзал на стуле, он не мог дождаться, когда этот противный тип из станицы встанет наконец и попрощается… И Дмитрий встал.
— Я на минутку!
Лолий скинул пиджак и послал Ваню за бутылочкой сухого вина.
— Как приятно, когда никого нет лишнего, — сказал Лолий. — Ты с ним учился? О-очень странная и страшная личность. Мы свои люди, мой долг тебя предупредить. Мой долг тебя уберечь. Мой долг… налью. Склочный человек. Это строго между нами. Не понимаю твоей слабости! Извините меня! — скривился Лолий. — Но я бы таких воляпюков в дом не пускал. Извините меня.
— Лолий… — почему-то потешался Ваня его заклинаниями. — Не болтай.
— Извините меня. — Лолий как бы страдал, тер губы пальцами и думал совсем-совсем про другое. Вдруг наклонился и сказал: — Мы должны улыбаться друг другу. Мы не можем позволить, чтобы между нами поднимали дамоклов меч. Я ухожу, ты мне испортил настроение… — избалованно повел рукой Лолий, но не двигался. — Дорогой мой Ваня, Ванюша, дорогой мой, самый близкий мне на свете человек, после мамы, после моей Верочки и детей, мой большой друг, которого я глубоко уважаю и люблю, ты пойми, ты пойми-ии, — опять скривилось его лицо, он долго тянул последний слог, — пойми, дорогой Ванечка, мы не должны пускать пешку в ферзи, и ты пойми еще, мой глупый талантливый мальчик, это стра-ашный человек! Можешь мне верить, я располагаю кое-какой информацией… но ты не слышал! Извините меня! Я тебя очень люблю, ты мой друг, — настаивал Лолий, хотя Ваня никогда его другом не был. — Извините меня, больше вы меня не заставите таскать каштаны из огня.
