— Копаетесь, ровно муравьи. Так вы и на обед не заработаете!
Комсомольский организатор цеха, моторист Костя Зуев мелом на доске выводил первые слова газеты «молнии».
«Сегодня бригада комсомольца Ибрагимова самостоятельно собрала и отрегулировала первый самолет».
— О, уже и в святые попали! — вознегодовал Лунин-Кокарев.
Теперь, услышав, что «шплинты» вызывают его на соревнование, Лунин-Кокарев смотрел на Ибрагимова с выражением оскорбленного достоинства.
А Ибрагимов, бледный, заглатывая от волнения слова, продолжал читать:
«…сократить время сборки самолета на пятнадцать процентов. Сдавать самолеты военному представителю без дефектов…»
— Постой! — не в силах больше сдерживать себя, крикнул Лунин-Кокарев. — Не пой соловьем, раз воробей! Других-то за уши поднять легко, а ты себя подыми за уши! Ты вон расписал, будто поп проповедь: и время сократить, и чтобы без дефектов. А проверил ты — выполнишь это либо так, для звону только и придумал?
— Испугался Лунин!
— «Шплинты» страху нагнали!
— Зови Кокарева на подмогу! — раздались подтрунивающие голоса рабочих.
Ибрагимов скинул шапку, тряхнул черными густыми кудрями.
— Зачем так говоришь? Ибрагимов от работы бежал? Говори, бежал Ибрагимов?
Смуглое лицо его залилось краской, а в глазах сверкала обида. Ибрагимов был удивительно работящим пареньком.
— Зачем парня обидел? — поднялся с табурета дядя Володя. Глубоко ввалившиеся глаза смотрели строго, осуждающе. — Где бы помочь парнишке, так ты, напротив, ровно пес цепной кидаешься. Злой ты!
Слово дяди Володи было решающим. Рабочие уважали его.
— Лунин не злой. Лунин не любит только, когда его агитируют. — В голосе Лунина-Кокарева звучали нотки примирения. Он вдруг великодушно протянул Ибрагимову руку:
— Держи, Ибрайка. Начнем чертям рога обламывать! Но только заранее говорю: меня не обгонишь.
— Мальчишка обгонит! — уверенно сказал Николай главному инженеру. — Старик ленив, как многие, достигшие славы.
Александр Иванович засмеялся:
— Верно, слава — особа коварная!
Начальник цеха доложил о готовности самолета к полету. Они вышли на летное поле. Уже стояла ночь. Высоко, на маленьком клочке чистого неба, дрожала одинокая звезда, а вокруг — куда ни кинешь взгляд — неподвижно висели тяжелые облака. Под ногами проваливался снег, и остававшийся в нем глубокий след мгновенно заполнялся водой.
Белый ковер аэродрома, расползаясь, неожиданно обнажал то тут, то там темное тело земли.
— Дует, как в аэродинамической трубе, — недовольно сказал Александр Иванович, поднимая воротник пальто.
