— Семья моего дяди будет пытаться нас разлучить, я думаю, они очень бы этого желали, но ты, звезда души моей, ты не будешь слушать их праздных речей, да?
Донна Беатрис улыбнулась.
— Мой род носит имя Лавелла. Разве Вы не знаете, наш девиз — «Верен до смерти».
— Это прекрасный девиз. Пусть он будет и моим тоже.
— Думайте о том, что Вы делаете, дон Хуан! Если Вы любите меня, то следите за своими поступками, ибо куда бы ни повели Вас Ваши шаги, я вынуждена за Вами следовать. — Говоря это, она встала, и вся залитая краской воодушевления, смотрела на него огромными, сияющими как звёзды, глазами.
Такие слова наполнили бы восторгом сердце каждого любящего. Но во взгляде, сопутствовавшем этим словам, было что-то такое, что превращало восторг в неясное злое предчувствие. Блеск чёрных глаз говорил о непреложности и величии принятого решения. Сердце Хуана, он сам не знал почему, дрогнуло, когда он ответил:
— Моя царица должна ходить только по путям, устланным розами.
Донна Беатрис протянула ему маленькое золотое распятие, укреплённое на шнуре с чётками из коралловых бусинок, что висел на её поясе:
— Вы видите этот крестик, дон Хуан?
— Да, милая сеньора!
— В ту страшную ночь, когда увели в тюрьму Вашего брата, я на этом распятии поклялась святой клятвой… Вы считали меня ребёнком, дон Хуан, когда читали мне главы из Вашей книги и потом говорили мне о Боге, о вере и спасении души. По многим признакам я и была ребёнком, потому что восприняла те слова как весьма благочестивые, да и как иначе, ведь они исходили из ваших уст! Я слушала и в какой-то степени верила им, но в то же время мои мысли были заняты прекрасными веерами и украшениями, которые Вы мне дарили, или же покроем нарядной мантильи, которую я рассматривала во время мессы. Ваш брат, наконец, сорвал с моих глаз пелену, и я поняла, что все те исполненные глубокого смысла слова, с которыми я играла — грех, который не найдёт прощения ни здесь, ни по ту сторону жизни… Ну, про ту сторону я не уверена, но здесь… это мне слишком хорошо известно, да поможет мне Бог! Есть изящные дамы, которые имели с этим дела не больше, чем я, и должны были поменять свой сверкающий золотом салон на подземную камеру Трианы. Ну, не во мне дело. Я не такая, как все девушки, у которых есть отец и мать, братья или сёстры, которые были бы к ним привязаны. Кроме дона Карлоса, который ради Вас проявлял ко мне доброту, никто не был ко мне искренне расположен, мной занимались по обязанности и из интереса, как любитель занимается со своим индийским попугаем. И, когда я всё это обдумала, зная Ваш горячий неукротимый дух, дон Хуан, я в ту ночь поклялась на святом распятии — если Вас обвинят в отступничестве, я на следующий день пойду в Триану и признаюсь в том же преступлении!
