— Простите, царица души моей, что я не подчинился Вашему приказу. Я знал, что брату грозит опасность, и хотел его спасти. Но, как видите, я опоздал.
— Я не знаю, смогу ли Вас простить, дон Хуан.
— Тогда я позволю себе утверждать, что знаю милую донну Беатрис лучше, чем она знает себя. Если бы я поступил иначе, она бы мне не простила. Как я мог, заботясь лишь о себе, бросить его в беде одного?
— Вы допускаете, что и для Вас существует опасность?
— Это очень возможно, сеньора.
— Ай де ми! Почему Вы ввязались во всё это? О, дон Хуан, Вы были очень жестоки ко мне!
— Что Вы хотите этим сказать, свет очей моих?
— Разве не жестоко, что Вы позволили своему брату через его мягкость, обаяние и красноречие увести себя от веры наших отцов? Вы шли за ним, пока он не впутал Вас, не знаю в какие ереси и не поставил на карту всё: честь, свободу и даже жизнь!
— Мы искали истину!
— Истину! — повторила юная дама, топнула ножкой и энергично завертела веером. — Что такое истина? И какая мне от неё польза, если Вас в полночный час выволокут из спальни и отправят в камеру пыток! — она закрыла лицо руками и заплакала отчаянно и горько, как ребёнок.
Дон Хуан успокаивал её, как подобает нежно любящему жениху.
— Я буду осторожен, моя любимая, — уверял он её, — я владею слишком многим, для чего я должен жить, и поэтому считаю жизнь весьма драгоценной, — говорил он, глядя в прекрасное лицо невесты.
— И Вы готовы принести мне клятву бежать из города сейчас, пока ещё против Вас нет подозрений?
— Моя любовь, я с восторгом умер бы, исполняя малейшее Ваше желание, но этого я сделать не могу!
— И почему же, сеньор дон Хуан?
— Вы ещё спрашиваете? Я должен сделать всё возможное в надежде — если ещё есть надежда — спасти его, или хотя бы облегчить его участь.
— Тогда — да смилуется Бог над нами обоими! — простонала донна Беатрис.
— Аминь! Молитесь день и ночь, сеньора, может быть, Он окажет нам милость!
— Нет надежды спасти дона Карлоса! Разве Вы не знаете, что из узников святой инквизиции ещё никто не возвращается на свою жизненную тропу!
— Хуан покачал головой, он хорошо знал, что задача невыполнима, но тем не менее даже донна Беатрис слезами и мольбой не могла поколебать его решимость.
Он страстными словами благодарил её за верность и прямоту:
— Никакие беды не в силах разлучить нас, моя любимая, — говорил он, — и то, что они называют позором и посрамлением… тоже нет. Ты — моя звезда во тьме…
— Я же дала Вам слово…
