Гулящий встал, ковшом зачерпнул из кадки пахнущей сосной воды, лениво повернулся к Феклуше:
— Ну что ж, как купил?
— Она теперь за ним, и он хозяин ей, — теряя последнее терпение, пояснил Степанко.
Кто в остроге не знал Ваську! Он таков, что самое что ни на есть добро употребит людям во зло. Вот почему подсказал Степанко работнику скрыться на время, пока не перекипит падкий на расправу воевода. На заимку уехать можно, а то и в бане чужой спрятаться. Не велик грех, поищут для порядка да и отступятся.
Ничего не ответил Куземко. Видно, крепко осерчал на хозяина, что со двора гонит, в тот же час ушел безвестно куда. А вечером горожане видели его в кабаке: не ел, не пил — ножи у бражников приглядывал. Попросит показать, повертит в руках, поиграет и тут же вернет. Эта его никому не понятная причуда всерьез напугала Степанку. Не для лихого ли разбоя присматривал себе нож Куземко? Да и то верно, что не парнишка — сам перед воеводой ответчик, а все ж работник он ничей иной, а Степанкин, в злом сговоре не обвинили б.
Назавтра, едва зарозовело туманное утро, содрогнулись и заходили под частыми кулачными ударами тесовые Степанкины ворота. Заторопился обеспокоенный хозяин, вышел на улицу, а там с пистолем за поясом Васька Еремеев, а за спиною у Васьки — два дюжих стрельца наготове. Сплюнув вязкую слюну, подьячий скривил губы, ругнулся:
— Я его, простите, замест пыжа в пищаль забью!
Уж и лют воеводский льстец и наушник Васька: лицом бел, под колпаком жесткие волосы вздыбились, как загривок у пса цепного. Хотел Степанко спросить про Куземкину вину, да не посмел ожесточить подьячего.
Скоро осмотрев ухоженный, зеленеющий травкою двор и пригоны, Васька утоптанной тропкой промеж капустных грядок подался к бане. А дотошные стрельцы тем временем в полутемный подклет завернули, шарились там, вынюхивали — ничего не нашли и тогда, посоветовавшись меж собой, поднялись в горницу. А Феклуша в ту пору пулею сорвалась с места да за ними:
— Может, он у меня под подолом?
— Может. Потому покажь!
— А ить ослепнете разом!
— Покажь им, Феклуша, да пусть прочь убираются, — миролюбиво махнув рукой, сказал Степанко, взял узду под навесом и направился к пригону седлать коня.
Куземко не пришел домой и в этот день, но люди опять встречали его, непутевого, на торговой площади, к разным горшкам да кринкам приценивался, к доброй ременной сбруе, однако все попусту — какие там у него деньги! Васька Еремеев, прослышав о внезапном появлении гулящего, бегом кинулся со стрельцами на торг, порыскал в пестрой толпе, а тем временем Куземки и след простыл.
