Через неделю же всем на удивление гулящий сам объявился в съезжей избе, и в тот же день был настрого допрошен воеводой. Впрочем, Скрябин и до этого наслышался всяческих рассказов о Куземкиной жаркой встрече с Куртой.
— Неужели разъехаться не мог? — перекосив брови, с укором выговорил воевода.
Присмирел Куземко, подавленный суровым из-под нависших бровей взглядом воеводы, не дышит — сообразил, что виниться надо:
— Всегда будешь ли умен? — и повесил тяжелую кудрявую голову.
Воевода думал, что же делать теперь с гулящим. По всем законам, так наказать бы его, да драка вышла не нарочно — по неведению, потому как не взял Куземко в расчет, что полонянка Куртою куплена, гулящий о церкви радел Христовой, за это по обычаю не казнь, а всяческие поблажки ему полагаются. К тому же смолоду воевода сам был удальцом отменным и всегда уважал в других расторопность и силу.
— Хочешь, в казаки определю? — вдруг спросил воевода.
— Казак — человек подневольный, — уклончиво ответил Куземко, оглаживая вставшие копной волосы.
— Все мы под единым Богом. Иной раз и больно, и тошно, да миновать не можно, — и к подьячему: — Пиши-ко его в казаки, Васька. Раз коня нет, пиши в пешие, к Родиону Кольцову. Пусть-ко в бою послужит государю-батюшке.
— Уж и послужу, коли так, — сказал Куземко, решив, что это не так уж плохо — по крайности теперь ему положат денежное и хлебное жалованье.
Маганах ехал вдоль сумрачной реки Большой Кемчуг. Река кипела на перекатах, ужом вилась по сырой, узкой долине, а вокруг теснились коренастые хмурые горы, поросшие синими елями, пушистыми пихтами и стройными осинами, туго запеленатые в колючие заросли облепихи, жимолости и смородины.
Местами река с разбега ударялась о скалы, плотно прижималась к голым, порыжелым камням, тогда приходилось перебираться на другой, пологий берег, и всадник, найдя каменистый брод, осторожно посылал коня в реку, и на какое-то время оба они пропадали в белой пене холодного тумана.
Иногда на сыпучих песчаных откосах угрожающе дыбились деревья с вывороченными бурыми корнями, громоздились немыслимые завалы из прелого валежника. В этих случаях Маганах обстоятельно осматривался, отворачивал послушного Чигрена в сторону и не спеша объезжал преграду. Но бывало и так, что объезда посуху он не находил, тогда сокрушенно хлопал себя ладонями по бедрам и ехал каменистым руслом реки или спешивался и разбирал колючий валежник.
Всякий раз, въезжая в ледяную в мелкой зыби реку, Маганах говорил:
