Он любил, чтобы с ним делились!
И искренне огорчался, что государство обошло его своими щедротами…
Дело в том, что все старики, жившие по соседству, получали пенсию. Все, кроме Буриходжи, — не заслужил! Но сам он не желал с этим мириться. Сознание, что другим вот так, за здорово живешь, достаются деньги, а ему нет, было для него, как нож острый: он чувствовал себя так, будто его обокрали.
И собрав (а в большей части сфабриковав) какие-то бумаги, Буриходжа принялся обивать пороги разных учреждений. Он бился за пенсию до тех пор, пока ему не сказали: «Вот что, уважаемый, зря вы и свое время тратите, и у других отнимаете. Вспомните-ка пословицу: на жатве его нет, на току — нет, а у мельницы он первый!.. Кстати, бумаги-то у вас липовые, глядите, еще попадетесь с ними!»
Буриходжа понял, что все его хлопоты напрасны, и обмяк, словно шар, из которого выпустили воздух…
«Все в воле божьей! — думал он с ханжеским смирением. — Видать, прогневил я чем-то аллаха. Всемогущий, он может весь мир пропустить сквозь игольное ушко! — И тут же утешал себя. — Но бог и милостив — авось, с его помощью возмещу убытки… Что пенсия? Гроши. Заработаю и побольше…»
Все же у него кошки скребли на душе, когда он видел, как почтальон Абдурахим стучится в калитки соседей и торжественно отсчитывает им новенькие, хрустящие кредитки. Завистливым взглядом наблюдал Буриходжа за этой церемонией. Порой, чтоб хоть немного утешиться, он задерживал почтальона и обменивал свои мятые, засаленные ассигнации на новенькие, только что полученные из банка.
Денег же Буриходжа успел накопить немало. Частенько, когда дома никого не было, он вынимал из тайника матрац, куда были запрятаны его тысячи, и, дрожа от жадности, пересчитывал их…
Вот и сегодня, вернувшись от Алиджана, Буриходжа достал заветный матрац, уселся на полу со скрещенными ногами, положил его перед собой, сунул руку в распоротый угол — и побледнел, сердце у него упало: денег не было. Он лихорадочно шарил внутри матраца, наконец нащупал твердый узелок — лицо расплылось в блаженной улыбке. Он извлек узел, развязал его. Пересчитывая деньги, Буриходжа с острым наслаждением любовался каждой ассигнацией, как какой-нибудь чудесной картиной. Он соединил их в стопки, по десять бумажек в каждой, но едва начал раскладывать возле себя, как раздались чьи-то шаги. Буриходжа торопливо накрыл деньги подушкой, схватил с полки первую попавшуюся, истрепанную книгу и, плюхнувшись на подушку, раскрыв книгу, зашевелил губами, притворяясь, будто погружен в чтение. Дверь приоткрылась, в нее просунулась мальчишечья голова:
