Но Андрей Палыч сидит в своей конторе в Чарджоу, а принимать решения надо самому.
- На борт вход запрещен! Судно особого назначения! - вызывающе бросил в лицо пришельцам Зуфар.
Не дожидаясь ответа, он добавил:
- Сходите!
Он говорил тоном, не терпящим возражения. Таким будничным тоном предлагают сойти на пристань безбилетным пассажирам, когда пароход стоит у причала в порту.
- Ого! - пробасил воинственный туркмен, и в глазах его проглянула растерянность, смешанная с удивлением.
- Слушай, Зуфар, друг, - плаксиво заныл Тюлеген. - Зачем так говорить? Мы же встречались... Мы же знаем друг друга.
- Знаю. Ты Тюлегенн-шашлычник, Тюлеген Поэт, из нашего Хазараспа... Все равно нельзя. А вот его я не знаю...
- Он сардар Овез Гельды... Знаменитый...
- Не знаю... Уходите оба!
Выговаривал Зуфар слова медленно и соображал: Непес-капитан лежит в каюте недвижим. Салиджан тоже. Матросы спят, накрывшись ватными одеялами в кормовом отсеке, скрытом от глаз туманом и снегом. Разве кого докричишься? Ничего не услышат, ничего не увидят, точно их и нет на барже. А у калтамана маузеры... И рука, сучковатая, коричневая, лежит на рукоятке маузера. Тут рта не успеешь разинуть. Один выстрел - и баржа вспыхнет.
Тюлеген заволновался:
- Да-да. Узнал-таки... Сардар, - обратился он к туркмену, - я говорю: он простак, хороший малый, толковый. Я его знаю, сардар. Пожалуйста, не сердитесь, сардар! Он полез в начальники, но он хороший. Не вредный. Совсем хороший. Он наш - хазараспский...
У Тюлегена дрожал голос. Красивые глаза его бегали. Он чувствовал себя на барже неуютно и прятал лицо от колких снежинок. Зуфар подумал: "А Тюлеген трусит, здорово трусит".
Тюлеген дрожал не от холода. Холодом веяло на него от обвешанного оружием сардара.
По черной палубе вихрился снег. С шипением река терлась рыхлыми льдинами о железное брюхо баржи. Природа закоченела. В тишине Зуфар слышал удары своего сердца. В голове вертелись заключительные слова Атаи: "Что же случилось? Что же случилось?"
- Убирайтесь! - проговорил Зуфар, но не слишком твердо. Он не мог оторвать взгляда от коричневой сухой руки, лежавшей так свободно, но вместе с тем выразительно на рукоятке маузера. Откуда у него столько маузеров?
И рука! Коричневая, высохшая, вся в темных стариковских пятнах-бляшках. Нехорошая рука, опасная рука... Такая снится в тяжелых снах.
Тюлеген проследил взгляд штурмана и заскулил:
- Не надо! Тут бензин. Сардар, вы не знаете, что такое бензин-керосин... Взрывается он. Вроде пороха. Хуже... Жуть! Давайте спокойно... Спокойно поговорим.
