Пассажирка вошла в купе, Лиза несла ее чемодан. Девушка по-детски была горда возможностью кому-то покровительствовать. Было тут и девичье любопытство к женщине, которая готовилась стать матерью.
Соседка пробормотала, наклонившись к уху Дмитрия Николаевича:
— Экая дура однако. Мотаться на девятом месяце по поездам, да еще с девчонкой!
Дмитрий Николаевич пожал плечами. Он уступил беременной нижнюю полку и помог ей расположиться. Девочка называла его «дядей», заглядывала ему в лицо и все время болтала. Дмитрий Николаевич односложно отвечал на ее вопросы. Он не умел разговаривать с детьми. Приноравливаться к ее наивности, казавшейся ему искусственной, было неловко, а говорить с ней как со взрослой — нелепо. Мать, напротив, оказалась неразговорчива. Она как должное приняла помощь Дмитрия Николаевича и не останавливала назойливую болтовню дочери, вовсе не обращая на девочку внимания. Как только постель была устроена, она легла и закрыла глаза. Лицо ее было бледным, веки немного отекшими, под глазами лежали тени. Она тотчас заснула, тяжело дыша и слегка приоткрыв рот с крупными желтоватыми зубами. Ей было, пожалуй, не меньше тридцати, и она казалась нездоровой — должно быть, тяжело носила ребенка. И казалось также, что ей нет дела до окружающих, и она ничего не замечает, погруженная в себя или, может быть, апатичная от утомившей ее ноши.
Девочка, напротив, была чрезмерно подвижной. Ее звали Надей. Разочаровавшись в Дмитрии Николаевиче, она более к нему не обращалась. Лишь изредка он ловил на себе ее по-женски обиженный и негодующий взгляд, который она тотчас отводила с деланным равнодушием. Она была хорошенькая и балованная, но не из тех, кому во всем потакают дома, а скорее из «беспризорных», над которыми родители потеряли власть и которых избаловала улица, соседи, знакомые; которые живут независимо и знают много больше, чем им полагается. Впрочем, именно из таких часто вырастают незаурядные люди.
Пока мать спала, Надя успела рассказать старичкам: фамилия их Долгих, они едут «родить ребенка» к бабушке, в Иркутск, куда должен приехать из командировки и папа.
— Он где-то в этих краях, в Сибири, — небрежно добавила девочка.
Дмитрий Николаевич усмехнулся, но как только Надя обратила к нему свои светлые и слишком смелые для ребенка глаза: «Ага, и вы наконец смеетесь», — он сделал строгое лицо и отвернулся, чтобы ей и в голову не пришло, будто он оценил ее забавные ужимки и интонации.
