— Если мы не просчитались, — говорила Надя, — ребенок должен родиться не раньше декабря. Мы думаем, что успеем.
— А ты все знаешь, — Вова погрозил ей пальцем.
— Как же мне не знать, когда мы с мамой только о ребенке и говорим с тех пор, как она в отпуске.
Женщина открыла темные глаза и без улыбки взглянула на дочь.
Выражение ее лица почему-то напомнило Дмитрию Николаевичу лошадь, которую в сорок первом году под ним застрелили.
— Вы меня извините, пожалуйста, но девочка уж очень бойка, — заметила Елена Васильевна (Ляля) и с упреком взглянула на мать Нади.
— Вы считаете, что это плохо? — обиделась Надя и отвернулась к окну, — круг ее собеседников становился все уже. Теперь один Вова забавлялся ее болтовней.
— Оставь нас в покое, матушка, — сказал он жене. — Она молодец, далеко пойдет. Ты далеко пойдешь?
— Конечно, — сказала Надя. — А вы?
— Я тоже, насколько это возможно, — ответил Вова.
— Неужели ей только шесть лет? — удивилась Елена Васильевна. — Я бы дала ей восемь.
На лице матери появилось подобие улыбки, но она ничего не ответила.
За все время своего пребывания в купе она только и сказала, что зовут ее Лидия Михайловна. Может быть, ей трудно было говорить от слабости. Она лежала молча, только глаза ее время от времени скользили по бутылке с нарзаном.
Дмитрий Николаевич налил ей полстакана. Она выпила и улыбнулась ему:
— Далеко до Иркутска?
— Суток двое…
— Доберусь, — сказала она и опять закрыла глаза. Дмитрий Николаевич вышел в коридор. Возле купе проводников стояли Валя и Лиза. Они спорили о том, следовало ли сажать «такую беременную». Валя спорила крикливо, но беззлобно, с авторитетом человека, имеющего житейский опыт. Лиза, напротив, говорила тихо, но, как про себя отметил Дмитрий Николаевич, твердо:
— А если бы это была ты? Если бы ты, беременная, ехала к своей матери?.. Надо всегда прикидывать на себя…
Валя сказала, что она не могла бы быть беременной, потому что «не такая дура», и что-то на ту же тему, и не по существу вопроса. Она говорила долго и бессвязно. Лиза вспыльчиво оборвала ее:
— Замолчи!
Валя замолчала и, увидев приближавшегося Дмитрия Николаевича, заулыбалась приятельски, с фамильярным кокетством:
— Вам, товарищ пассажир, приятно будет, если она ночью начнет рожать в вашем купе? У нее уже живот опустился, может каждую минуту… Я прямо-таки уверена… Нет, я на себя этого дела не возьму. Ты, Лизавета, прямо дура. — И она пожаловалась: — Девчонка еще, в первый раз едет, а командует и хочет по-своему…
