— А ужинать-то! — спохватилась мать.
Им было не до ужина. Они уже укладывались на ночь.
— Во как наработалися! — В голосе матери чувствовалось опять-таки великое удовлетворение и торжество. — И есть не надо. Теперь, Леня, знаешь, как дрова-то достаются!
Сын с невесткой не отозвались.
Наутро встали уже не с прежней радостной готовностью к работе: поясницы сказывались со вчерашнего, постанывали косточки. Леонид Васильевич с Ниной сохраняли довольно мрачное выражение на лицах — вчерашняя тяжесть на душе не рассеялась; не в духе были оба, но это состояние объединяло их, тогда как от матери отдаляло.
Завтракали в молчании, а если и обменивались фразами, то все равно чувствовалась угнетенность, словно туча нависла над домом.
— Еле встала, — пожаловалась мать, чтоб рассеять эту тучу, но жалоба ее прозвучала как невинное хвастовство. — Никак не раскачаюсь.
Она ходила немного согнувшись, покряхтывая, но — опять-таки! — двигалась охотно. Хоть и превозмогая себя, но была бодрей их!
— Вчера забыла я вам рассказать-то: мальчика задавило возле моста, у автобусной остановки. Шести лет. Ездил, говорят, в детский садик один: бабушка с дедушкой его ростили, а родители где-то на Севере, на шахтах. Знамо, старикам-то некогда каждый день встречать да провожать парнишку. Они посадят его на автобус, он и едет. А уж знал, где слезать-то. Слезет и побежит. Ну вот и побежал. А тут нигде самосвал навернулся. Ну и… Так головенка-то, говорят, и откатилась…
— О господи! — вздохнула Нина.
Возглас этот был полон негодования; не хватает, мол, еще этих рассказов — но мать поняла его иначе и добавила подробностей.
— Только вздохнул вот так… да «мама» сказал, — заключила.
Нина отложила вилку.
— Головка, которая откатилась, так сказала, или все остальное? — сурово спросил сын.
— Уж не знаю, а так будто бы: «мама», мол, и все тут.
За сим последовало каменное молчание. Супруги встали, переглянулись, привычно засобирались… куда? По всему видать, опять намерены взяться за какое-то дело.
— Буде, отдохните сегодня, — сказала мать осторожно, словно испытывая на крепость первый ледок. И, немного помедлив, добавила: — Эти плашки-то хорошо колются, с ними я и сама справлюсь.
Сын поднял голову, как конь при звуке боевой трубы, посмотрел на нее: «сама справлюсь» — это как понимать?
Невестка тоже оглянулась на свекровь: всего две фразы произнесла та, а как много сказала! Во-первых, она вроде бы проявила заботу и ласку к ним, непривычным-де к физической работе; во-вторых, несмотря на это, подталкивала к дальнейшим трудовым усилиям, намекая, что в противном случае сама возьмется колоть дрова; наконец, в-третьих, что самое важное, дала понять, что они только гости здесь, помогли — и спасибо, а хозяйкой все-таки остается она. Как говорится, дружба дружбой, а табачок врозь. Это, пожалуй, впервые прозвучало.
