Возьмется тот же хворост рубить — рубит и рубит как заведенная: со страстью, со злостью и тоже до изнеможения.
Примется лен трепать — дня ей мало, треплет и ночью при лампе.
Страдалица та лошадь, на которой она возит навоз: наваливает на телегу вдвое!
Скирду кладут всей деревней — Ленькина мать норовит подцепить на вилы самую тяжелую охапку и закинуть выше всех.
— Ох, Настасья? Килу наживешь.
Как в воду глядели: нажила. Два раза в больнице лежала, два шва на животе осталось…
Наработается — заболеет, а заболевши, все равно работает, пока вовсе не ляжет пластом. Но и будучи здоровой, каждую ночь, бывало, колотит руками по одеялу, по краю кровати: «Ломота… И в плечо стреляет… Ой, господи! Да что же это такое? За что мне еще мученья!»
И все-таки ничто не могло унять в работе мать: ни болезни, ни усталость.
— Сынок, лениво работать нельзя — засмеют, — наставительно говорила она, глядя на него как на глупого, неразумного. — На ленивых пальцем показывают.
Последние плашки подбирали уже в темноте, нащупывая их ногами. В дом Леонид Васильевич с Ниной пришли — хозяйка осталась на улице: подбирала щепки, оброненные на тропинке.
— А еще маникюр сделала перед поездкой, — сказала Нина, разглядывая свои руки, — старалась, дура-то! Будто не знала, куда и зачем еду!
Мать пришла… вернее, приплелась, усталая. Села, уронила руки на колени и с блаженной улыбкой произнесла:
— Ой, ухайдакалася… Завтра и не встать будет.
Сын с невесткой досмотрели на нее довольно неприязненно. Она то ли не заметила этого, то ли не приняла во внимание; пес с вами, мол, сердитесь на здоровье, а дело-то сделано.
— Уж на крыльцо-то поднимаюся — ноги подгибаются, — говорила она умиротворенно. — Вот до чего.
Ей, видно, хотелось слов сочувствия, но она не дождалась их. Однако голос ее я улыбка говорили о великом удовлетворении: она достигла, чего хотела, — это высшее состояние ее духа, так надо понимать.
— Ну и ради чего старались? — спросил сын.
— Как же, Леня! Дрова-то к месту убраны, а не брошены посреди улицы.
Насколько мать была довольна, настолько раздражен и недоволен сын.
— И завтра убрали бы! Зачем было ломаться-то так? Куда спешили? Ну, объясни мне: для чего это?
— Да ладно тебе! — сказала Нина. — Пойдемте-ка спать.
— Ничего не «ладно»! Я понять хочу!
— Кто же дело-то на половине бросает! — рассердилась мать. — Чай, взялись, так уж нечего. Теперь вот хоть устали, зато наши дрова у местечка. И спать можно спокойно.
Сын еще что-то хотел сказать, но только махнул рукой. Пошел в комнатушку, где постель.
