Сказавши так, мать явно почувствовала какую-то внутреннюю опору, продолжала уже уверенней:
— Хорошие дрова: пилить их не надо, а колоть легко будет. Потихоньку, полегоньку и справлюсь.
Опять наступило молчание. Дипломатическая игра эта была ясна всем троим.
— Ну что, — сказал Леонид Васильевич жене, — пойдем-ка мы с тобой в лес прогуляемся, а?
— Да-да, — тотчас согласилась Нина.
— Чай, наплюнуть, отдохните, — сказала мать благодушно, и это свидетельствовало о том, что она довольна итогом своих дипломатических усилий.
Они не отозвались, и это немного настораживало ее: нельзя, чтоб ушли вот так, молчком. Будет похоже на ссору, а мир, хоть и худой, все-таки лучше. Да и надо было выяснить: они погулять хотят или…
— А может, уж хватит жердин-то, Лень? Лучше бы крышу у сарая поправил… протекает.
— Сделаю, сделаю… Потом.
— Как хорошо, что ты вспомнил про жерди! — вздохнула Нина с облегчением, едва только отошли от материного дома.
— Да что-то тяжко мне стало, — признался муж. — Захотелось хоть куда, лишь бы прочь.
— Эва как он! — сказала Нина совершенно со свекровушкиной интонацией в голосе.
Оба мыслями были там, в материном доме.
— У меня все время такое ощущение, будто я на чужой территории, — сказал Леонид Васильевич.
— …и, увы, враждебной!
— Да, как-то так получается: я ограничен со всех сторон, куда ни ткнусь — или стена, или изгородь. Как теленок в загоне.
Они невесело засмеялись оба.
А день обещал был ясным. Миновав окраинные дома, они повеселели немного, огляделись.
— Я думала, здесь отдохну. А конца не видно работе. Признаться, не ожидала…
— Крепись! — посоветовал муж. — Мать без дела посидеть не даст. Вишь, как вчера она вдохновенно…
— Да уж я подивилась: семьдесят пять старухе, а разу не присела отдохнуть!
— Для меня, знаешь, это загадка: почему она находит удовлетворение именно в грубой мускульной работе? Почему!
— Жавороночек взлетел… Не наше дело ее осуждать, Леня.
— Я не осуждаю, а разобраться хочу. Зачем она выбирает самый тяжелый вариант? По какой причине столь неразумна? Откуда в ней эта запрограммированность? Не понимаю. Ведь такой была и двадцать, и тридцать лет назад…
— Не хотела тебе говорить, Леня, но… я только теперь начинаю понимать, почему твоя первая жена… уехала от тебя.
— Ты запнулась, хотела сказать «бросила». Так, да?
— Неважно, как это называется.
— Она меня именно бросила. И у нее были к тому веские основания.
— И вот я поняла, что это за основания. То есть я раньше знала и представляла, но этак — умозрительно. А теперь на себе почувствовала.
