— Вон тот порубим.
— Да вот же, чем плох! — прибавлял в голосе сын.
— Тебе абы какого! — мать на ходу обращала к нему разгневанное лицо. — Ты вон тех коряжин готов нарубить! Ты сюда как на прогулку явился, раздепай чертов!
Сын замолкал, подавляя растущее раздражение.
— Ну и пантер у меня, прости господи! — говорила мать, ухая в снег и оттого еще больше злясь; голос ее разносился в морозном воздухе — по всему лесу слыхать. — Лишь бы ему полегче! В твои-то годы я, девка, так ли робатывала! А он не успел нагрузить санки — уж утомился! Постыдись хоть добрых-то людей!
Некого было стыдиться: добрые люди не забирались так далеко.
Наконец мать радостно оглядывалась и бралась за топор.
— Давай я буду рубить, — предлагал сын, считая эту работу мужской.
У него к тому был свой расчет, но у нее свой, и это выяснялось далее.
— Таскай, таскай! — приказывала она. — Ты тут таких пеньков наоставляешь! Знаю я тебя, рубщика!
И рубила под корень у самой земли, хоть и глубокий снег мешал.
— Да хватит, мам! — говорил сын, видя, что воз уже получился большой.
— Сейчас-сейчас! Вот еще парочку…
И продолжала валить и валить ольху. Ею владел тот же азарт, который заставляет волка, залезшего в овчарню, резать подряд всех овец, хотя ему за глаза хватит одной.
— Да остановись ты, мам! Куда столько!
— Молчи, лентяй чертов! Вот сейчас палкой огрею!.. Хватит ему! Тебе печь не топить, а только жрать подавай. А мать-то над каждым поленом трясется, когда тебе варит да парит.
Но уж видела, что много навалила, на двое санок хватит. Тут она смирялась и принималась истово накладывать на воз еще и еще.
— Не вывезти, — хмуро буркал сын.
— Вот озырь упрямой! — поражалась мать. — В кого только уродился, прости господи! Отец-то был работящий, хорошей природы, да и материну родню не похаешь — у нас все работать любили. А этот ни в мать, ни в отца.
Они долго увязывали воз веревкой, изо всей силы стягивали его, чтоб не разъехался в дороге, потом впрягались: мать коренником, сын в пристяжке. Если с ними была Валентина, то она становилась второй пристяжной.
— Ну, господи благослови! — говорила мать.
Разом дергали воз, и… чаще всего он ни с места. Подергают и так, и сяк, выбьют ногами яму в снегу — нет, много наклали.
— Я же говорил, — угрюмо напоминал сын.
— Говорил — кур доил! — плача кричала мать. — А я пошел и титек не нашел. Тьфу, согрешишь, грешница! Чай, примерзли сани-те. Надо было не стоять разиня варежку!
Распускали воз, так хорошо и старательно увязанный, сбрасывали верхние хлысты, опять затягивали веревками, потом дергали из стороны в сторону.
