— Матка! Яйки, маслё, шпег — шнель!
— А-а, нехай тябе пранцы ядуть! — в сердцах отозвалась хозяйка, показав рукой на стол, где дымилась горка неочищенных картофелин, а посередке стояла солонка.
— Вас? — удивленно спросил унтер. Осклабился: — О! Франция тавно ест капут! Я-я, матка!
Рассовав еще горячие картофелины по карманам, унтер ловко щелкнул забившегося в угол под божницу Ваню по носу, первый с хохотом вышел из хаты. Про «яйки, маслё, шпег» словно забыл.
Посреди ночи видиборцев подняла на ноги отдаленная, нарастающая с каждой минутой перестрелка: по всему видать, бодрый, самоуверенный вид фрицев вывел из себя затаившихся у кладбища, недалеко от деревни, окруженцев и тех, кто успел примкнуть к ним. А через сутки со стороны района в Видибор въехали две машины с немцами, все тот же бронетранспортер и заметно поредевшая рота мотоциклистов. Поджарого, спортивной выправки пруссака среди них тоже не было — вел колонну другой, худолицый, со скошенным назад подбородком и пустыми голубовато-матовыми глазами. По его команде видиборцев согнали на колхозный двор, к длинной конюшне. Немедленно был зачитан новый приказ, из которого выходило, что в случае невыдачи скрывающихся в деревне или вблизи деревни советских солдат, а также сочувствующих им каждый пятый житель будет расстрелян на месте.
Прохор Сметник, завидев со своего двора пылившую в направлении деревни колонну немцев, успел снарядить конного в Островецк. Сам же, затягивая время, вступил с офицером в переговоры, и, когда обнаружил знание полутора десятков немецких слов, немцы повеселели, потешаясь над выговором бородатого полешука. А Прохор, войдя в роль, старался вовсю: откуда вдруг и вспомнилась заученная еще на германском фронте, когда ходил за проволоку брататься с ихним солдатом, шуточная баварская песенка. С пятого на десятое пропел ее, больше притопывая на месте и ощупывая руками выпяченный живот (ни дать ни взять — пивовар!). Солдаты, обступив старосту и аккомпанируя ему на губных гармошках, гоготали. «Спектакль» прервал офицер, молча наблюдавший все это время за стараниями Прохора: властно гаркнул команду, по которой солдаты принялись отсчитывать каждого пятого.
Когда восемнадцать обреченных закончили рыть яму недалеко от конюшни, к месту казни подкатил запыленный «оппель». Из машины вылез комендант островецкого гарнизона, перед которым тотчас вытянулся на носках со вздернутой над головой рукой офицер, командовавший отрядом. На почтительном расстоянии от них держался бургомистр в черном френче. Комендант, перекинувшись несколькими фразами с пустоглазым офицером, сделал короткий жест в сторону бургомистра. Тот, угодливо кивнув, приблизился к сгрудившимся у конюшни видиборцам.
