— Ждала вас до полуночи… воспаление легких…
— Где она? В какой больнице?
— Нет, вы туда не пойдете! — закричал Гурский, наливаясь гневом. — Есть более достойные, которым позволено сидеть возле моей несчастной дочери. И если ей суждено выжить…
Петра охватило тупое безразличие: он, кивая головой, слушая, как на него, выпучив глаза, кричал Гурский, не заметил, как ему в руки Нина Григорьевна ткнула какой-то конверт, незаклеенный и помятый.
Лишь на улице понял, что это записка от Майи. Видно, писала в больнице. Была нацарапана неразборчиво, каракулями, он сначала даже не поверил тому, что там было, перечитывал еще и еще раз, и наконец смысл записки дошел до него: «Теперь понимаю, почему ты не приехал в наше воскресенье. Отец был прав: нам не быть вместе. Прости за все. И будь счастлив. Майя».
Потом, уже в общежитии, хотел перечитать записку еще раз, но не нашел ее. Видно, потерял по дороге. Виталию сказал, что плохо себя чувствует, простудился, наверно. Упал на постель и с открытыми глазами пролежал всю ночь.
…Петр стоял у колонны, и мысли его упорно возвращались к прошлому. Сколько времени минуло, а он все не может ее забыть. Никакой другой знать не хочет. Встретился с ней как-то. Сдержанно, даже враждебно глянула на него и не подала руки. Объяснений его слушать не пожелала, сказала, что ей некогда: у нее, мол, начинаются лекции. Знал, что уже вышла замуж за Голубовича, живут в его однокомнатной квартире.
Как мечталось и как сложилось!.. Господи, стоило ли столько переживать, если так просто все сошло на нет? Ну, любил, страдал, верил, терзался. И она верила. Все верят, пока не ударит гром. А когда загремит — прячутся в свои гнезда, и каждому — свое.
В толпе Невирко заметил Голубовича. Худой, щеки запавшие, лицо нездорового цвета, в очках, в толстом с высоким воротником свитере. Подошел к Невирко и, не здороваясь, озабоченно спросил:
— Вы Майю не видели?
— Не видел, — глухо ответил Петр, чувствуя, что краснеет.
— Что же мне делать? — оглядываясь вокруг, говорил Голубович. — Меня вызывают на симпозиум в Новосибирск, скоро самолет…
— Может быть, она в танцевальном зале? — сказал Петр.
— Удивительная беспечность! — Голубович достал сигареты, стал нервно закуривать. — Берите, пожалуйста…
— Не курю, — весь внутренне подобрался Невирко, которого эта простая и искренняя доброжелательность соперника доводила чуть ли не до отчаяния.
— А я все никак не могу избавиться от этой дурной привычки.
