И без них тебя видел. Ой да-с. Лишь на склоне лет случается сорвать сочную юную сливку, хм-м? Хо хо, ха ха.
Кгхм-ф-ф. Тс-с-с-с. Да. Гм!
Смотри не надорвись, сказала Сестра.
И не подумаю, ответил Лазарет. Я цвету, я преуспеваю, я расту. Харф. Гурф. Рук-к-к. Ах!
Молодец, сказала Сестра. Должно быть, у тебя еще куча дел, тебя прямо-таки на части рвут. Не стану тебя задерживать.
Отнюдь, ответил Лазарет. Это я тебя содержу.
Здесь я зарабатываю себе на жизнь, в смысле, сказала Сестра.
Нет, сказал Лазарет. В смысле – я держу тебя, твою красоту, твою твердость, твою узкобрючность, твою пухлоту, всю тебя. Он тебя не получит. Не обсуждается. Ты встречалась с Подземкой?
Я была в Подземке, сказала Сестра.
Но не встречалась, заключил Лазарет. Есть разница. Однажды, быть может, ты встретишь Подземку. Пока же скажем, из чистого легкомыслия, что у меня имеется некая связь с Подземкой. В иные мгновения я, несомненно, стану утверждать иное. А в данный миг скажу так. Если б я велел тебе подумать об Эвридике, это была б интересная аллюзия, но слишком уж натянутая, ты не находишь.
Да, ответила Сестра.
Лазарет стал высок, отдален, громаден. Его викторианский потолок с подкосами взмыл, словно в соборе, серый свет вознесся недосягаемо.
Подумай об Эвридике, произнес Лазарет. Призови на память, произнес Лазарет, Эвридику.
Мир – мой, пел Кляйнцайт. Сестра меня любит, и мир – мой.
Вздор, сказал Лазарет. Твоего здесь ничего, приятель.
Даже ты сам не твой. Ты свой менее всего. Слушай.
Тантара, сказал дальний рог. Все ближе, милок. Бам!
Из А в В с фейерверками и шутихами. Ху-ху, окликнул черный косматый голос за сценой.
Видишь, о чем я? – спросил Лазарет.
Кайф был краток, сказал Кляйнцайт.
Грезя, Кляйнцайт оглянулся на А. Как же далеко! Так далеко, что возврата уже нет. Ему не хотелось прибывать в В слишком рано. Фактически вообще не хотелось прибытия в В. Он запнулся обо что-то, увидел, что это низ В. Так скоро! Он проснулся, когда койка Очага и толстяка приняла нового пассажира. То был старик, подключенный к такой сложной системе трубок, насосов, фильтров и конденсоров, что сам человек казался всего-навсего чем-то вроде соединительной гарнитуры, вспомогательной для той аппаратуры, в какой он был всего лишь звеном в циркуляции всякого, что подавалось по трубкам, качалось насосами, процеживалось фильтрами и конденсировалось. Вновь с монитором. Очень медленные вспыхи. На сей раз начну правильно, подумал Кляйнцайт. Не хочу терять еще одного. Подождал, пока не убедился, что аппаратура старика работает гладко, затем представился.
