— А ведь скоро будет праздник! — радостно проговорила она.
Келли воодушевилась.
— Да, в самом деле, четвертое июля.
— Да, дорогая, очень скоро, — сказал СиСи.
— Мы с папой как раз недавно вспоминали о наших прежних вечерах, которые мы устраивали в этот праздник. Помнишь, как нам всем было хорошо и весело. Как мы развлекались, шутили, смеялись…
Келли угрюмо молчала.
Неужели ты не хочешь вспомнить о празднике? — спросил СиСи.
— Мы устраивали эти вечера с кучей гостей, с фейерверками. Ты помнишь, Келли?
София говорила и гладила дочь по волосам.
— Кажется, помню, — измученным голосом ответила дочь и робкая улыбка пробежала по ее бледным губам.
Выражение лица Келли было таким, как будто она напряженно пыталась что‑то вспомнить. Как будто она пыталась ухватить тоненькую ниточку дрожащими пальцами, а та ускользала и ускользала от нее. И Келли делала одну за другой попытки, но все они оставались безуспешными.
А мистер Кэпвелл вскинул правую руку и с пафосом воскликнул:
— Помнишь, Келли, как ты любила фейерверки? Помнишь, как ты любила ракеты? Но больше всего ты обожала бенгальские огни. Помнишь, как они сверкали, а ты бегала с ними вокруг дома? Вспомни, Келли, как разлетались в стороны сверкающие искры…
Робкая улыбка вновь тронула губы Келли, ее взгляд стал осмысленным.
— Как будто, отец, я улавливаю какие‑то вспышки, молнии, но их тут же затягивают темные тучи. Только иногда, когда тучи разлетаются, я вновь вижу сверкание огня.
— Ты тогда так и называла бенгальские огни, детка! — воскликнула София, — ты говорила, папа, дай мне молнию и СиСи давал тебе бенгальский огонь. Ты называла это игрой в молнию.
— У нас тогда был красно–бело–голубой большой торт. Он стоял посреди стола и в нем горело пятьдесят свечей. Да? — Келли повернулась и пристально посмотрела в глаза своей матери.
— Да, — кивнула в ответ головой София, — правильно, дочка, у нас был огромный торт и все мы тогда были счастливы.
Келли улыбнулась.
— Все–все были счастливы, — повторила она, — и смеялись…
Наступило странное молчание. Все боялись его нарушить. Келли как будто напряженно пыталась вспомнить что‑то очень важное, настолько важное, что могло изменить всю ее жизнь. Все молчали и каждый боялся прервать это напряженное состояние.
Первой не выдержала София.
— Ангел мой! — тихо прошептала она у самого виска дочери, — когда ты выйдешь из больницы, мы обязательно устроим такой вечер.
София нежно погладила дочь по плечу.
— Устроим фейерверк, а ты будешь бегать с бенгальскими огнями.
