Мейсон, улыбаясь, смотрел на слепящее солнце.
Психиатр протянул было руку, чтобы опустить светофильтр, но Мейсон остановил его.
— Извините, мистер Равински, но мне кажется, что солнце вам абсолютно не мешает.
— Но оно мешает вам, мистер Кэпвелл!
— Нет, я привык на него смотреть, — и Мейсон, словно бы демонстрируя свою невосприимчивость, широко раскрыл глаза и уставился в слепящий диск солнца.
— Это давно у вас? — поинтересовался психиатр.
— Ну, такая невосприимчивость к свету.
— Не знаю, — ответил Мейсон, — а разве это важно?
— Да нет, я просто так спросил.
— Вы, мистер Равински, хотите поставить мне диагноз? Интересно, какой же?
— Нет, мистер Кэпвелл, никакого диагноза я вам ставить не хочу. Ведь если с вами все в порядке, то и страховка, выплаченная авиакомпанией, будет меньше. А вот если бы вы сошли с ума, то нашей авиакомпании пришлось бы выложить очень крупную сумму. Так что я не буду очень противиться, если вы начнете меня уверять, что с вами все в порядке.
— А со мной действительно все в порядке? — спросил Мейсон.
Питер Равински не понял, задан ли этот вопрос в шутку или всерьез. Он пожал плечами.
— По–моему, с вами все в порядке, у вас обычное постстрессовое состояние.
— Ну, тогда я спокоен, — улыбнулся Мейсон, — и за себя, и за вашу авиакомпанию.
— А можно поинтересоваться, — не унимался мистер Равински, — почему вы летите в Нью–Йорк, а не вернулись к себе домой в Санта–Барбару? Ведь после такого стресса вполне нормальным было бы желание замкнуться в себе, уединиться.
— А вы, мистер Равински, не очень удивитесь, если я на этот вопрос не буду отвечать?
— Нет, не удивлюсь, вы меня уже удивили куда больше.
— И чем же именно? — спросил Мейсон, все так же улыбаясь.
— Я думал, — рассмеялся психиатр, — что мне первый раз за всю работу в авиакомпании придется ехать поездом или на автомобиле вместе с вами.
— Но как видите, мы летим самолетом.
— Да, вижу, — поглаживая ремень безопасности, произнес психиатр.
— Кстати, мистер Равински, ремень уже можно отстегнуть, мы набрали высоту, — и Мейсон показал рукой на погасшее табло.
— Нет, я чувствую себя спокойнее, когда ремень застегнут.
— Я вас понимаю, мистер Равински, но до катастрофы я тоже вел себя подобным образом. И что же теперь?
— Теперь мне все равно, застегнут на мне ремень или нет. К тому же, какая разница, вывалиться из расколовшегося самолета вместе с креслом или же без него?
— Ас чем связана ваша такая смелость? — кисло улыбнулся психиатр.
