— Зрячие ночи, да? — Говорить с воздухом входило в привычку. — Да у вас тут они постоянно, одни маки кругом, наркоманы чертовы…
Возглас повис в тишине, насмешливо отдаваясь слабым эхом, как любой вопрос, оставшийся без ответа. Я плеснула в лицо мутноватой, теплой водой, крутанула вентиль в сторону холодной и прополоскала рот. Горечь соседской бормотухи сивушно колола на языке. Я сплюнула еще раз. Помотала головой, смахивая капли с волос. Во сне коса расплелась, и на голове снова оказался неряшливый колтун. Стоило подстричься, может, налысо, и больше никогда не отращивать такую длину. Бессмысленная трата времени и сил. Это Лене нравилась моя грива, он сказал мне об этом на первом сеансе. Так легко и просто.
— Кстати, Тось, давно хотел сказать, у тебя восхитительные волосы. Есть в них что-то колдовское. Исконное даже… — И тут же принялся рассуждать на тему детских страхов воды, а я глупо таращилась на него, давая обет никогда не стричься, идиотка эдакая.
Я попыталась пригладить космы влажной ладонью, а они еще сильнее растрепались, потрескивая статическим электричеством.
— Твою мать! — Я потянулась к крану, чтобы включить воду, но пальцы сами нащупали ржавые ножницы, лежащие на краю раковины.
Может, я не заметила их. Может, не обратила внимания. Но я могла поклясться, что секунду назад их не было там. Но теперь они услужливо легли в ладонь. На мгновение я застыла, покачиваясь на носочках. Тонкими, проржавевшими, ими так легко было впиться в податливую плоть, так славно было бы смотреть, как течет по ним что-то алое, что-то нескончаемое, что-то конечное.
Одной рукой я собрала волосы в кулак и оттянула их в сторону, а второй прижала лезвия к слабо пульсирующей жилке на шее. У раковины не было зеркала, но я будто видела себя со стороны. Округлившиеся глаза, все состоящие из темноты зрачка. Трясущиеся руки, закушенная губа. Так легко было все закончить в этот миг. Так легко и так упоительно.
Но смерть — грязная штука. На кафель из меня бы вылилось литра четыре крови, я бы обделалась в последний момент, возможно, меня бы вырвало во всю эту лужу. А еще я пролежала бы так до момента, пока приедет Мишка. Воняющей, синюшной, жуткой я бы предстала перед ним, чтобы он навсегда запомнил меня именно такой.
Но поднятое лезвие так просто не опустить. Тем более, если их два. И я вгрызлась в копну волос ржавыми половинками, я кромсала их, пилила, беззвучно и равнодушно, и волосы прядями падали к моим ногам, мешаясь с черепками разбитых банок.
