И теперь мне казалось, что каждый куст, каждый лист на деревьях смотрит на меня. Каждый огонек на высоком небе следит за моим дыханием. И ночь вдруг наполнилась тяжелым, дурманным духом алого цветка.
— И что же делать? — больше подумала, чем спросила я, но бабка услышала и засобиралась.
Она скоренько засунула гребень обратно в карман — свет луны маслянисто блеснул на старом серебре — и поднялась с завалинки.
— А ничего не делать. Чего тебе глупости эти, старушечьи сплетни? Была бы ты наша, может и вышел толк. Все приглядочки здешние, приметочки… А так? На вот, попей да спать ложись…
Проворно наклонилась, подняла белый бидончик, только красный лепесток грозно темнел на боку, и налила полную крышку своего варева. Не задумываясь, я приняла из ее рук питье, только зубы застучали об эмалированный край. Один глоток, и горло мне перехватило от горечи. Я зажмурилась, не зная, то ли скорее сглотнуть, то ли выплюнуть эту гадость, а когда открыла глаза, бабки и след простыл. Даже кружку свою не забрала. Только кусты смородины чуть качались ей вослед.
Когда на ступенях крыльца появилась кошка, я распахнула дверь и вошла в дом, позволяя ей самой решить, возвращаться ли туда, где мир, кажется, стремился к откосу так же, как Мишкина машина в страшном сне. И видит Бог, я все меньше верила, что увиденное было простым сном.
Нескончаемая ночь медленно уступала место багряному рассвету. Дом наполнялся им, словно вином. Или маковым цветом, раскрывающимся где-то неподалеку. Я осторожно поставила кружку на комод рядом с фотографией деда. Он продолжал испуганно смотреть на меня, беспомощно протягивая руки к кошке, и я понимала его. Это место сводило с ума. Пол скрипел под моими ногами, когда я пересекла комнату и вернулась в спальню, осела на мягкую постель, провела ладонью по маковому покрывалу и только потом решилась посмотреть на себя в зеркало.
В мутной глубине на широкой кровати сидела девушка, чем-то похожая на меня, но рассвет, бьющий в окно, делал ее скорбной и торжественной, а потому почти неузнаваемой. Волосы, причесанные, собранные в косу, покоились на спине. Я прикоснулась к ним — девушка из отражения повторила жест, словно мим, встреченный на бульваре. Я улыбнулась ей — слабая тень улыбки промелькнула по ее лицу. Наверное, в мире есть мало вещей более жутких, чем смотреть на себя в отражении старого зеркала. Особенно если зеркало это шесть месяцев назад отразило в себе последнюю судорогу на лице деда.
