* * *
Говорят, что Аполлоныч пошёл в своего деда. Однажды, в Гражданскую, белые взяли его деда в плен. Пытали, издевались, но ночью он сбежал, перехитрив усиленный наряд стражи. Январь, а он – босиком. В жигаловской тайге лютовали стужи, а между сёлами и заимками – немереные вёрсты. Намотал он на ноги каких-то истлевших тряпок и шкур и – бегом, бегом, по сугробам, в сопку, под сопку. Несколько дней бежал, шёл, полз в родное село; благо охотничьи зимовья встречались. Обморозился, отощал, но, говорили односельчане, был счастлив, что – свободен. «Свободен, братцы!» – первое, что произнёс он на тяжком выдохе при встрече с земляками и – упал, вконец обессиленный, истощённый.
Так получилось в жизни Аполлоныча, что пришлось ему как старшему брату воспитывать и обеспечивать своих младших братьев и сестёр. Не тогда ли закалился его характер? Они жили бедновато, но сердечной, дружной семьёй. Все мало-помалу вышли в люди. Нужда не покоробила их души: рядом всегда был сильный старший брат.
Потом они разбрелись по Сибири. Аполлоныча по его первым шагам в профессии по-доброму помнят в Братске, Иркутске, в городках и посёлках БАМа. В Звёздном он работал директором школы, организовывал летние молодёжные лагеря, вместе со своей супругой Верой Фёдоровной играл в народном театре. Театром, искусством была увлечена и школа, которую он возглавлял. Рассказывают, что весьма и весьма он был неугомонный человек: то походы всей школой затеет, то возьмётся внедрять новые методики, то – в те-то застойнейшие времена! – возьмётся за реформирование (так и говорил коллегам) ячеек, дружин общественных детских организаций. Ему – хлоп по носу: «Что там опять у вас за самодеятельность? – иронизировали в районо. – Какая ещё демократия для детей? Какие такие выдумали коллективные творческие дела? Куда подевали учкомы?..» Однако Аполлоныч всё же делал и поступал так, как было полезнее детям и школе. Выпускники помнят его, пишут, звонят, при встречах, чаянных и нечаянных, обнимутся. Строгость и требовательность без доброты больше похожи на жестокость, а его строгость, чувствовали ученики и коллеги, почти что игра, своего рода актёрство, с помощью которого он отвлекал своих подопечных от неверных, скверных поступков.
Однажды летом он директорствовал в детском военно-патриотическом лагере. Сезон закончился. Леонид Аполлонович выстроил своих питомцев, произнёс прощальное, напутственное слово и хотел было уже подать команду – в автобусы. Да завхоз шепнул ему, что пропало с десяток банок тушёнки. А воспитанники, кстати, были очень даже непростые ребята – хулиганистые, все состояли на учёте в милиции. Что делать, как поступить? Объявить о пропаже и всех обыскать? Но столько было радостных, добрых дней за сезон, так они, Леонид Аполлонович и дети, друг в друга поверили, что невозможно было сию минуту этак запросто разрушить веру и надежду.
