– Ребятушки, дорогие мои, – сказал Леонид Аполлонович, – мы друг другу доверяем на все сто, но в жизни, сами знаете, всякое ведь случается. Чтобы не было никаких неприятностей – вот вам мой чемодан: смотрите, – а я мельком загляну в ваши котомки. Добро?
Не были против, весело согласились – игра! Только один худенький паренёк, всегда голодный, неспособный насытиться, потому что с малолетства скверно питался в своей неблагополучной семье, неожиданно потускнел, опустил голову и покорно ожидал своей очереди для проверки.
Леонид Аполлонович заглянул в его рюкзак, увидел эти десять банок – и вдруг сказал, хлопнув себя ладошкой по голове:
– Эх, ребята, какой же я дурной педагог: я сегодня утром наградил Васю десятью банками тушёнки за отличное дежурство на кухне, а вам-то забыл сказать! Уж вы меня простите, и ты, Вася, прости великодушно.
Парни ушли к автобусу, а Вася – не может идти. Поплёлся, как слепой, в другую сторону, присел за забором и – заревел. Это были замечательные, нужные слёзы. Они, нам думается, очищали его сердце.
Через много лет Вася, уже отслуживший в армии, встретил Леонида Аполлоновича на улице Братска.
– Вот, командир, – обратился он к своему наставнику так, как было когда-то принято в лагере, – это моя жена, – кивнул он на девушку.
Постояли, поговорили о том о сём. А прощаясь, он сказал с дрожинкой в голосе и влажноватым блеском в глазах:
– Спасибо тебе, командир: я никогда не забуду той тушёнки. Ты меня тогда спас… на всю жизнь.
Сколько было у Аполлоныча таких же историй, когда он спасал своих подопечных… на всю жизнь!
* * *
Лет десять назад подметил Выговского, бойкого, зубастого, но вдумчивого директора школы, заведующий облоно Меньшиков Лев Петрович и пригласил в свои заместители. Чиновничья работа портит живую, деятельную натуру. Так, по крайней мере, зачастую происходит у нас в России. Впрочем, не хочу обобщать, но мои наблюдения, к сожалению, таковы. Однако деятельность Выговского как крупного областного чиновника, кажется, опровергает моё же собственное мнение о чиновном люде вообще.
С Выговским я столкнулся впервые лет пять назад, когда работал директором школы-интерната. Однажды он приехал ко мне и стал, извините за выражение, прикапываться: то бумажки (планы) не так оформлены, то где-то обои отклеились, то вилки в столовой не такие. «Ну, – думаю, – зану-у-да!» Но я был очень молодым директором и, похоже, не совсем хорошенько понимал, что воспитательная работа в интернате, как нигде в другом месте, строится на мелочах быта, житейского уклада. Интернат для сироты – увы не увы, но дом,
