Впрочем, пишется легко, а в жизни устраивается куда как сложно, с нередкими противоречиями, сбоями, застопориваниями. Выговскому, когда он затевал байкальскую площадку, хотелось выстроить образцовую, показательную модель обучения и воспитания ребёнка в условиях малого города, небольшой административно-хозяйственной территории. Да, он выстроил её, и я знаю, сколько сил, нервов, времени, можно сказать по-простому, но предельно верно, угрохано. Но не легко и сейчас: для поддержания сложного образовательного, управленческого организма нужны деньги, небольшие, правда, деньги, – для переподготовки педагогов, для введения одной-двух новых ставок в школах, для приобретения учебного и офисного оборудования. Однако средств пока что недостаёт ни у города, ни у института. Вся страна непросто живёт-может. Мы видим, Аполлоныч переживает. Заводим разговор о Байкальске – бывало, вздохнёт, что-то вкратце скажет, иной раз отмолчится. Но я предчувствую, я почти что знаю: чуть только блеснёт хотя бы маленькая звёздочка надежды – наш Аполлоныч в бой!
И такие звёздочки время от времени всё-таки взблёскивают – и мы снова оказываемся в Байкальске, на берегах священного нашего Байкала. К нему тянет нас, точно к родному человеку: он, знаем хорошо мы, сибиряки, живой и – думает, чувствует, переживает, мечтает. И хотя мы, люди-человеки, не всегда внимательны к нему, не всегда почтительны с ним, случается, что дерзко нарушаем пределы его природной, своенравной самости, его владычества, сгородив, к примеру, совершенно никчёмный завод, однако лично меня не оставляет ощущение, что мы все, живущие ли на его берегах, приезжающие ли к нему на время или даже просто думающие о нём в любом местечке планеты, мы с ним всё же единомышленники, сотрудники, соратники. Отчего такие ощущения, догадки, предположения? Оттого, что высшее проявление человеческой сути – чистота, целомудрие, незапятнанность души, а она, душенька-душа-то наша, вечна и возвращается после наших земных мытарств к своему Создателю. И в живом или мысленном соприкосновении с Байкалом мы чуем, мы догадываемся или же наверняка знаем, что надо очиститься, надо позаботиться о своей душе, что надо соответствовать ему, издавна наречённому священным. И когда всматриваешься в его изумительные дали, кажется, что всматриваешься и в себя самого. От него всегда уезжаешь с надеждой, с верой и даже нередко – с любовью, которой, увы, не так-то и много по жизни.
