– Я не возражаю, – сказала Кэролайн. – Можно и землю продать. Маман два года там не жила. У меня нет никаких сантиментов насчет дома.
– Вы там выросли? – спросила Мирна.
Редко такое случалось, чтобы дети – не важно, на сколько лет они успели постареть, – не сохраняли никакой привязанности к дому, в котором выросли. Если только это место не связано для них с несчастливыми воспоминаниями.
– Ваш отец… – начала она.
– Что – отец? – спросил Энтони.
– В завещании сказано, что ваша мать овдовела.
– Да, он умер тридцать лет назад.
– Тридцать шесть, – поправил его Гуго.
– Несчастный случай на ферме, – сказала Кэролайн. – Во время сенокоса его переехал комбайн.
Мирна поморщилась. И хотя на лице Армана благодаря профессиональной выдержке ничего не отразилось, картинку эту он себе представил.
– Его Тони нашел, – сказал Гуго. – Отправился его искать, когда отец не пришел на ланч. Он умер мгновенно. Может, и не почувствовал ничего.
– Не думаю, – сказал Арман, надеясь, что тон голоса не выдал его истинных чувств.
– После этого баронесса и стала работать, – сказала Кэролайн. – Ей нужно было растить нас.
– А я пошел работать в упаковочный цех «ИГА»[29], – сказал Энтони. – А ты, Кэролайн, стала подрабатывать бебиситтингом.
– Помнишь, какая-то пара наняла тебя присматривать за их козами? – спросил, усмехнувшись, Гуго.
– Господи Исусе, помню, конечно, – сказал Энтони тоже со смехом; рассмеялась и Кэролайн. – Ты вывесила объявление в церкви, в котором написала, что любишь детей и хотела бы присматривать за ними.
– Слушай, козлиные дети вели себя в тысячу раз лучше, чем человеческие, – сказала Кэролайн.
Она сидела, свободно откинувшись на спинку и широко улыбаясь. Ее глаза сверкали.
– Вот только они лягались, – сказал Гуго. – Помнится, я ходил с тобой несколько раз – помогал.
Он потер свои голени.
– Ты им не нравился.
Арман слушал, как братья и сестра перевели разговор на хорошо знакомую им тему. Часть семейной литургии. Одни и те же истории, многократно повторяемые. На минуту они стали похожи на детей с фотографии.
А Арман не сводил глаз с Энтони Баумгартнера.
Ему, вероятно, в тот день, когда он нашел отца в поле, было едва ли шестнадцать.
Забыть такое было невозможно. Воспоминание, которое наверняка занимало немало места в общем доме Энтони, заталкивая в углы другие воспоминания о детстве – счастливые.
Родители Армана погибли в автокатастрофе, когда он был ребенком. И он до сего дня помнил каждую минуту того, что было после приезда в дом полиции.
