Его подтверждает рисунок, увенчавший собой нижнюю часть письма. Два мальчика. Черноволосых мальчика, с похожими лицами. У одного аметистовые глаза, а у второго — серые. И оба… улыбаются. Причем левый, старший, без стеснения своей половинчатой улыбкой. Он счастлив.
— О господи, Лайл, — Эсми, с трудом сглатывая, невесомо касается пальцами письма. Видя его впервые, она уже уверена, что будет хранить долгие годы. И что прямо сейчас, спустившись в гостиную, к елке, расцелует своих сыновей.
— Наши дети, — шепотом повторяет он свою вчерашнюю фразу, улыбнувшись сквозь слезы краешком губ, — Ксай и Натос… мальчики…
…В коридоре, по деревянному полу, тихие шаги. Босые ножки, недлинные пижамы, взъерошенные волосы.
Эсми узнает о приближении малышей быстрее, чем они сами решают сообщить о себе. Раскрывает дверь, обойдя Карлайла, и с улыбкой, с восхищением смотрит на них, немного пугая Натоса и удивляя Ксая.
— Мальчики, — выдыхает, притягивая к себе самых дорогих детей на свете, — Эдди, Эммет… как же я вас люблю!
Ее голос, пронизанный эмоциями и радостью, обретает вторую жизнь в баритоне Карлайла. Он, по примеру супруги, так же не упускает шанса подержать сыновей в своих объятьях.
Щеки их обоих пунцовеют.
— С Рождеством, мама…
— И папа… с Рождеством…
Эммет улыбается. Ямочки на его щеках отзываются глобальным потеплением в сердцах родителей.
Эдвард тоже улыбается. Не так явно, не так открыто, но… счастливо. И наконец понимает, что значит Рождество в семье, когда тебя любят. Что значит близость.
Ευτυχία.
