— А у меня была своя собственная подлодка, — отозвался другой. — Я, бывало, проводил исследования в окрестностях Большого Рифового Барьера, частенько принимая воздушные пузыри за жемчужины, и гонялся за ними, или же просто болтался на поверхности.
Вы не можете себе представить, какими голубыми могут быть волны. А на Растуме, говорят, спускаться вниз с горных плато нельзя.
— Но в нашем распоряжении была бы целая планета, — возразила Тереза Дилени.
Какой-то человек с благородной внешностью ученого ответил на это:
— Дорогая моя, может быть, как раз в этом-то вся и беда. Три тысячи человек, включая детей, в совершенной изоляции от всего остального человечества. Можем ли мы надеяться, что нам удастся создать цивилизацию?
Или хотя бы поддерживать ту, что есть?
— Вся беда, папаша, — сухо сказал офицер рядом с ним, — состоит для тебя в том, что на Растуме нет средневековых манускриптов.
— Я согласен признаться в этом, — заявил ученый. — Да, я всегда полагал, что важнее всего научить детей пользоваться своим разумом.
Однако, если оказывается возможным сделать это на Земле… В конце концов, много ли шансов на то, что первые поколения Растума будут иметь возможность и время на размышления?
— Будут ли вообще на Растуме следующие поколения?
— Сила тяжести, на 0,25 % превышающая земную — боже! Я лишь теперь начинаю это понимать.
— Синтетика, год за годом одна синтетика и гидропоника, до тех пор, пока мы не создадим экологию. На Земле хоть иногда перепадали бифштексы.
— Моя мама не смогла лететь. Она слишком слаба. Но она заплатила за десятки лет своего сна, отдала все свои сбережения… в надежде, что я вернусь.
— Я проектировал небоскребы. А на Растуме, пока я буду жив, вряд ли построят нечто большее, чем бревенчатую избу.
— Вы помните, как светит Луна над Большим Каньоном?
— А помните Девятую Бетховена в Концертном зале Федерации?
— А эту маленькую смешную старую таверну на Среднем уровне, где мы пили пиво и пели немецкие песенки?
— А помните?
— А помните?
Тереза Дилени крикнула, заглушая все голоса:
— Именем Энкера! О чем вы думаете-то? Зачем тогда было добровольно лететь?
Шум стал умолкать, не сразу, но постепенно и, наконец, Коффин, стукнув кулаком по столу, призвал к порядку. Он посмотрел прямо в глаза Терезы, спрятанные под маской, и сказал:
— Благодарю вас, мисс Дилени. Я уже ожидал, что сейчас кто-нибудь даст волю слезам.
Одна из девушек действительно всхлипнула под маской.
Чарльз Локейбер, представитель колонистов „Курьера“, кивнул:
