Затерли меня люди, стал я как все, не различить, у каждого есть нос — и то счастье!
Довольный, что ускользнул, иду быстрым деловым шагом, будто и вправду знаю, куда и зачем. Душу греет мысль: поезд еще не скоро.
Придумываю выход: в крайнем случае подойду к полицейскому, покажу паспорт и билет до Белграда. И пусть он проводит меня на вокзал, так уж и быть, согласен сойти за малолетка. Во мне просыпается отвага, пива бы теперь выпить. Ясно, пить хочется, да, пожалуй, и есть.
Вышел я опять на широкую улицу — народ валом валит. В больших кафе с зеркалами пиво пить не стану. Свернул в боковую улицу и в первую забегаловку — шмыг.
Маленькие столики, мраморные столешницы, сажусь. За соседним столом женщина в желтой шляпе пьет пиво.
Битте, пиво, бира, бир. Ерунда, главное, чтоб кошелек не пустой.
Кельнер отошел к другому столу, дал мне перевести дух.
В углу, у окна, опять кто-то за мной следит. Бородка с проседью клинышком, докторская, синие глаза, румяные щеки. Кивает мне. Этому еще чего надо, пива спокойно не выпьешь, думаю я.
А может, он на кого другого смотрит? Да нет, позади меня стена.
Что будешь делать, попал как кур в ощип, вытягиваю под столом ноги. Деваться некуда, засек меня, ну да ладно, потом вернется на свое место.
Человек подошел к моему столу, сказал что-то по-немецки. Но я отрезал:
— Не понимаю вас, сударь.
Когда он наклонился ко мне, передо мной словно вдруг оказался и начал разматываться далекий, но знакомый клубок нитей.
— Разберемся, — произнес он по-сербски.
— Да вы знаете…
— Знаю. И друг друга мы знаем.
— Нет, я вас не знаю.
И тут же озарило: не тот ли?
— Йошавка.
— Гарри Клейст, — сказал я.
— Он самый. Ты жив?
— Живой, — говорю.
Я был как лед, Чеперко, что тебе объяснять, будь оно неладно! Тогда было одно, сейчас другое. Пусть себе живет в свое удовольствие, но что ему от меня-то понадобилось?
Оттрепать бы его за уши, как сорванца какого, но я не шелохнулся.
Гарри Клейст как печеная свекла. Да и я наверняка не лучше. Хорошо, что человек сам себя не видит. Зеркальце, зеркальце, разбилось мое зеркальце, матерь божья!
Как бы там ни было, я быстро набрался спокойствия и почувствовал себя горой. А он будто внизу, у подножия, копошится. Но тут же я спохватился: глупости — одно яблочко надкусили, вместе и до семечка дойдем!
Гарри Клейст скрестил руки, качает головой, шевелит губами. Признаюсь, что-то меня в нем коробило. Чтоб положить конец сам не знаю чему во мне и в нем, я сказал подчеркнуто громко:
