Гордон пролежал три недели в иерусалимской больнице. Лия приносила ему лимонные выжимки и проводила долгие дни у его постели. На третьей неделе его посетил Илья Шухман.
— Что с Сулейманом? — спросил Гордон.
— Пес удрал, — ответил Шухман. — Он взломал дверь в конюшне. Мы сообщили властям, но его до сих пор не удалось поймать.
— Висмонт в квуце? — спросил Гордон.
— Он еще не вернулся из Тивериады, — сказал Шухман. — Слава богу, все кончилось благополучно. Мы так боялись за твою жизнь. Доктор сказал: через пять дней ты сможешь вернуться домой.
— Я не поеду, — ответил Гордон.
— Как не поедешь! — вскричал Шухман. — Ты хочешь покинуть колонию? Ты дезертируешь?
— Да, Илья. Передай мой привет всем. Я решил поселиться в Тель-Авиве. Лия была у Аписа, и он обещал мне устроить там несколько уроков.
— Ты покидаешь колонию? — повторил Шухман. — Но так сторожа пустыни не поступают.
— Я не сторож пустыни, — произнес Гордон.
Шухман встал.
— Прощай, — сказал он, — ты еще к нам вернешься. Мы тебя примем всегда за твой шрам на лбу.
Гордон слонялся в халате по больничному двору и читал русские книги. Лия принесла ему от Аписа два рекомендательных письма. Она рассказывала ему о Малке и о ребе Акиве. Гордон удивился:
— Ты ее знаешь?
— Она — моя подруга.
Он спросил со смехом:
— Как же проходит семейная жизнь моего ребе?
— Плохо.
— Почему?
— Малка ведет себя безобразно, — сказала Лия.
— Молодой мужчина? — спросил Гордон.
— Хуже: молодой араб.
— Постой! — произнес Гордон. — Как его зовут?
— Муса!
— Да, мне говорили. Он — сын феллаха Сулеймана.
— Не знаю, — ответила Лия, — но, кажется, он из Медре.
Гордон задумался. Когда-то эти имена ему ничего не говорили. Сын феллаха Сулеймана!
— Он офицер? — спросил Гордон.
— Да. Ты его знаешь?
— Нет, — ответил Гордон, — но я немного знаком с его отцом…
Он хотел показать шрам, но удержался. Лия встревожилась. Сейчас она ревновала Александра не только к датчанке, но и к Малке. Она успокаивала себя: ведь он с ней не знаком. Но почему он так о ней расспрашивает? Он слышал о ее красоте. И Лия принялась ругать Малку.
— Ведь она твоя подруга, — сказал Гордон.
— Разве в подруге нельзя видеть плохое? Любовь, говорила я Малке, надо подчинить рассудку. Изменить своему народу — это еще более позорно, чем мужу.
