— Ровоам, — вскричал Гордон, — это не закат!
Да, это — не закат.
Это горела колония Явне. Горел пшеничный урожай, раскиданный по вечернему полю, горели пальмы в бывшем саду шейха, горела контора, украшенная щитом Давида. Щит был изваян Гордоном.
Когда они входили в колонию, Висмонт сказал: годовщина бальфуровской декларации.
Колонистам удалось потушить пожар. Уцелели конюшни, уцелела половина дома. Они спасли также больше половины урожая. Илья Шухман добился — через Иону Аписа — новой ссуды в банке. Наступит зима, и в эту спокойную пору колонисты заново отстроили свой дом. В зимний вечер в Явне приехал Бялик. Он разговаривал до полуночи с колонистами и обещал им, что в его истории Палестины будет рассказано об их героической борьбе за свою родину. Его радостно встретили и восторженно проводили.
— Да здравствует наш гений! — кричали ему вдогонку.
Они читали всю ночь его стихи. Шухман декламировал:
… Небеса, если в вас, в глубине синевы,
Еще жив старый Бог на престоле,
И лишь мне он незрим, то взмолитесь хоть вы
О моей окровавленной доле.
У меня больше нет ни надежд впереди,
Ни в руках моих сил, ни молитвы в груди.
О доколе, доколе, доколе?..
[27]— Хаим Бялик, — сказал Гордон, — это гений, признанный всей Европой. Я читал статью Леонида Андреева, в которой он писал: «Наши великие писатели, Достоевский и Бялик…»
Поэзия Бялика объединила в этот день всех. Его любили юноши из Шанхая и Бухареста, из России и Польши, его любил и Ровоам Висмонт. В этот день пили вино, целовались, пели, танцевали. Скоро начнется оседлая домашняя жизнь. Через год они привезут сюда своих невест и выпишут сюда отцов и матерей. Гордон был сирота. В России у него никого не было, кроме меня, его единственного друга.
Шла зима, полная новых надежд. Гордон часто караулил в поле. В конце зимы произошло одно событие, которое заставило его покинуть колонию. Как-то Гублер назначил его на дежурство.
…Александр Гордон — сторож пустыни.
Он закутался в английский плащ. Посвистывая, он сжимал свои широкие плечи. Он сидел на известковой глыбе, ощупывая холодный ствол английской винтовки. Его колени сжимали ее ложе. Приклад был в ночной росе. Иногда налетал ветер с моря. Александр подставил ему свою спину. Он ничего не видел впереди, но знал: впереди темная степь, темные горы. Скоро наступит время первых ручьев. С гор побегут потоки. Это будет, когда прилетит улетевшая за Синай птица. Висмонт привезет из Тивериады два плуга. За одним будут ходить Висмонт с Шухманом, за другим — Гордон с Калюжным. За мостом стоят бывшие конюшни эффенди; они почти пусты — четыре лошади вместо двадцати. В квуце есть еще одна лошадь. На пятой лошади Висмонт уехал в Тивериаду. Одна из пяти стала верховой лошадью Гордона. Это была черная кобыла. Он дал ей название «Дочь Иеффая». Шухман возражал, но название осталось.
