А сегодня мы почему-то не разговаривали. Какое-то напряжение повисло в доме. Родители были мрачные и притихшие. Я не понимала, почему.
Папа сполоснул большой разделочный нож и протянул мне. Я попыталась взяться за ручку, но та была скользкой. Она стала выскальзывать у меня из руки. Я попыталась перехватить ее.
Но нож все равно упал, раскроив папе тыльную сторону ладони.
— О нет! Прости! — вскричала я.
Папа протирал тарелку мокрой губкой. Как будто ничего не заметил.
Я не сводила глаз с его руки. Лезвие прочертило на коже двухдюймовый разрез. А папа все равно ничего не замечал.
— Эй, пап?.. — начала я.
Он протянул мне тарелку.
— Пап? Твоя рука! — Я взяла его за руку и подняла так, чтобы он заметил. И только тогда поняла, что рана совсем не кровоточит. Порез был явно очень глубокий. Но никакой крови на коже не выступило.
— Папа?
Он наконец опустил взгляд.
— У тебя рука порезана, — сказала я. — Но она не кровоточит.
Кивнув, он поднял порезанную руку, чтобы рассмотреть получше.
— Ты что, не чувствуешь?
— Не-а, — ответил он.
— Пап, это же очень странно! — воскликнула я.
— Ну да. Странно, — пробормотал он.
21
Папа ушел перевязывать руку. Я закончила с посудой без него. Потом поднялась к себе и села за домашку.
Я закончила раздел в своей научной тетради. Потом прервалась, закрыла глаза и задумалась.
Мысли проносились в голове, будто играя в догонялки. Словно наяву я видела, как Франсин раскидывает яйца по кухне… как давит робота Чейза Фримонта… Папу с проводами, свисающими из шеи… Папину порезанную руку, из которой не течет кровь… Розу…
— Бли-и-ин… — Я вдруг вспомнила, что не рассказала Гейтсу о книге, которую подсунула мне Роза. Я написала ему. Потом позвонила.
На Гейтса Розин подарочек не произвел ни малейшего впечатления.
— Да забей ты, — сказал он. — Роза есть Роза, что с нее взять.
Он был прав. Нашла из-за чего волноваться…
Я пыталась заснуть. Я ужасно устала, до такой степени, когда трудно пошевелить рукой и даже волосы болят. Наверное, от переживаний.
И эти переживания не дали мне уснуть. Потому что из головы не выходил папа с порезанной рукой, папа, даже не заметивший, как лезвие располосовало ему ладонь. Папа с проводами в шее… Божечки!
Впрочем, когда он поднялся из подвала, проводов не было. И клапана на шее тоже. Он был совершенно нормальный.
Но я же своими глазами видела. И до сих пор никто не так и не смог мне ничего объяснить.
Я села на постели, а в голове бились навязчивые мысли.
