Командир батареи Просвирин тем временем окопал свои пушки позади оголенного ветрами сада и ждал сигнала комбрига.
Выслушав Вальдмана, комбриг позвал Просвирина.
— Ну как, готово у тебя? — спросил его комбриг, нагнувшись в седле.
— Батарея к бою готова, товарищ комбриг, — доложил Просвирин. — По скольку штук на ствол прикажете?
— По двадцать снарядов на орудие, на высокий разрыв, — сказал Котовский. — Крой беглым, папаша!
И Просвирин побежал к батарее.
Первый полк стоял поодаль и был готов к броску на главную улицу города. Второй полк во главе с Криворучко шел в обход города, на перехват петлюровцев.
Котовский отъехал со штабом в сторону и обнажил клинок. Просвирин махнул рукой, и батарея оглушительно рявкнула изо всех четырех стволов одновременно, затем повела методичный огонь, снаряд за снарядом, с хронометрической точностью.
Город загудел, заохал. Солдаты гарнизона вскочили на ноги, заметались по дворам, по улицам. На вокзале поднялась паника. Тронувшийся было эшелон резко затормозил, и вагоны с грохотом и скрежетом полезли друг на друга. Сотни петлюровцев выскакивали из теплушек и разбегались во все стороны. Из ближнего сада вырвалось несколько петлюровских двуколок, нагруженных ружейными патронами, и промчались мимо Котовского к переезду. Там их перехватили кавалеристы Вальдмана и пристроили в хвост своего эскадрона.
— Опять трофеи ни свет ни заря, — буркнул вахмистр Митрюк и кисло посмотрел на Вальдмана. — И откуда они только берутся на мою голову?!
— Всякое даяние — благо, — рассмеялся эскадронный и весело посмотрел на ошалевших ездовых.
Вахмистр подъехал к двуколкам, сердито поглядел на петлюровских погонщиков и задвигал желваками.
— Поедете за мной следом. И не вздумайте отставать, — погрозил кулаком, — не то я из вас мигом бурдюки сделаю!..
Котовский взмахом сабли дал сигнал Шинкаренко.
Командир полка поднял руку и с места в карьер поскакал вперед, увлекая за собой эскадроны. Под напором ветра звучно захлопало красное полотнище полкового знамени, тяжко застонала земля под лошадиными копытами. В стоне этом не было слышно ни конского храпа, ни лязга оружия, ни звонкого клекота колес пулеметных тачанок. Все слилось в один протяжный гул, грозный и неукротимый, словно разбушевавшаяся стихия. А когда эскадроны один за другим выплеснулись с полевой дороги на булыжную мостовую и с гиком и посвистом помчались по главной улице к центру города, цокот копыт наполнил Проскуров неистовым ревом, словно на улицы города хлынули потоки воды.
