Знак ордена представлял собой пятиконечную звезду белой эмали, внутри которой находилось изображение красного колпака – символа свободы. Пушкин, которому хотели вручить «Свободную Россию» под нумером два, заявил, что шутовской колпак приличествует носить на голове, а не на груди. Своим высказыванием Александр Сергеевич чрезвычайно обидел не только однокашников-лицеистов Жанно и Кюхлю, но и благоволивших к поэту Трубецкого с Рылеевым. Батеньков с Каховским хотели поместить поэта в крепость, но ограничились лишь порицанием, приказав сидеть в деревне. Пушкин, пожав плечами, выразился нецензурно, но протестовать против произвола не стал. Да и нечего ему в Петербурге было делать – все красивые барышни либо покинули Северную Пальмиру, либо сидели под замками, опасаясь высунуть нос на улицу.
Каховского хоть наградили и повысили, но в командование дали только карательный отряд. Опять же, где на всех желающих набрать полков и дивизий? Это командиров рот и батальонов не хватало, а полководцев – сколько угодно. При Каховском же обреталась и собственная команда, бывшая и телохранителями, и профосами: десяток «штрафованных» унтеров и нижних чинов, приговоренных при императоре Александре к прохождению сквозь три тысячи шпицрутенов. Наверно, из-за смены власти наказания-то и удалось бы избегнуть. А может – и не удалось… Это что же такое надо было совершить, коли приговорили к трем тысячам ударов, если и один бывает смертельным? Десятка, которую он вытащил с солдатской гауптвахты, была верна ему, аки псы. Да и как не быть благодарным человеку, спасшему от верной смерти? Они же и помогали держать в узде весь отряд, насчитывавший более пяти сотен человек..
Карательный отряд Каховского успел отличиться в Санкт-Петербургской, в Псковской и в Новгородской губерниях. По меркам гвардейских частей, подчиненных Бистрому, был невелик, зато – очень действенен. Оттого-то его и старались держать подальше, отправляя на все крупные мятежи и восстания.
На сей раз предстояло пройти верст сто пятьдесят, в Тихвинский уезд, где государственные крестьяне, обретавшиеся вдоль реки со смешным названием Сясь, принялись делить землю. При этом пейзане убили управляющего, разграбили и сожгли его дом. Будь это барские крестьяне – то войско для усмирения и не прислали бы. Но управляющий был назначен канцелярией Государственных имуществ, подчинявшейся Временному Правительству, а этого спускать было нельзя!
Дорога, по которой пришлось идти, была скверная, болотистая. Хорошо еще, что земля не до конца оттаяла. Шли быстро, стараясь обернуться за неделю. Если промедлить, апрельское солнце превратит дорогу в хлипкую кашу. На привалах костров не разводили, и горячего удавалось поесть только вечером. Палаток не ставили, ночевали прямо на земле. Сена или соломы по дороге не нашлось. Солдатам было легче – спали по двое, уложив одну шинель под себя, на еловые ветки и укрывшись второй. А как, позвольте спросить, спать господам офицерам? Уж не вместе же с денщиком?
