В последнее время известия о крестьянских выступлениях приходили все чаще и чаще. Мужики, до которых не дошло, что в Манифесте Временного правительства совсем и не говорилось о немедленном разделе земли, поняли все по-своему и бросились перемерять землю, забирая себе самое лучшее. Запылали помещичьи усадьбы. Усмирять восстания на местах было некому. Регулярные полки, размещенные в провинции, один за другим уходили поближе к Москве, к императору Михаилу. От войск внутренней стражи толку было мало. Что может сделать в уезде десять-двадцать человек из числа инвалидов?
Когда в Петербург впервые прискакал гонец с сообщением, что крестьяне убили своего барина и всю его семью, в правительстве разразился спор. Трубецкой, например, считал, что вмешиваться нельзя. Раз правительство решило отдать землю крестьянам – то пусть они ее и возьмут. Сейчас, в переходный период – какая разница? А если начать наказывать мужиков за своеволие – то они могут выступить против них самих. Рылеев с Трубецким соглашался, но очень вяло, зато Сперанский и Батеньков настаивали, что любой мужицкий бунт должен усмиряться, а иначе мужики потеряют всякое уважение к власти!
– Поймите, дорогой князь, – вкрадчиво говорил Сперанский. – Русскому мужику еще расти и расти до настоящего свободного человека. Если мы его не поправим, то он может решить, что свобода – это своеволие. Допускать хаоса и вседозволенности нельзя.
Сторону Сперанского и Батенькова занял и Рылеев. Вирши, писанные поэтом о мужиках и бунте, всем хороши, пока они только на бумаге. А если грядет крестьянская война, это страшно. Стало быть, следует ее пресечь в зародыше. И, таким образом, большинством голосов при одном воздержавшемся (а Мордвинов всегда воздерживался, потому что сидел в крепости), Правительство приняло решение направлять в бунтующие деревни «усмирительные» отряды. Очень скоро слово «усмирительные» осталось только в официальных документах. И солдаты, и офицеры называли свои отряды «карательными».
Карательную экспедицию возглавлял отставной поручик Каховский. Петр Григорьевич, обряженный в старый мундир, но с эполетами штаб-офицера, держался очень надменно. Недавно Правительство присвоило ему звание полковника. Петр Григорьевич очень гордился, что «перепрыгнул» через три звания, но втайне полагал, что за его заслуги (особенно на Сенатской площади) могли бы сразу из «Вашего благородия» в «Ваше Высокопревосходительство» произвести. Зато Каховский стал первым кавалером нового ордена «Свободная Россия».
