У него в классе был напешник. Сегодня доложил: оказывается, школьники учинили организацию «Народная расправа» — супротив него, Ивана Сергеевича! Стало понятно, куда делся журнал, кто обоссал тряпку и почему каждую неделю ему приходит «Прибыльное свиноводство».
Кошечка перебежала дорогу в неположенном месте, её чуть не сбила машина: сердце Ивана Сергеевича съёжилось: он случайно вдохнул трубку лёгкими — дым оцарапал горло: ещё долго пришлось отплёвываться.
Ничего! Он им спуску не даст! Списочек у него здесь — в кармане. Завтра Иван Сергеевич снесёт его к завучу… А если не поможет — у него есть свои методы. Выносить детей на стульях в коридор — это в прошлом: так ни уважения, ни страха не добьёшься. Зато он может подавить любую инициативу. Фига без масла им, а не театральный кружок! И хороший друг в органах есть. Раз — звоночек… Будет им расправа!
Вечернее небо слоится: стылые облака сверху, тёплые — стелятся ниже. Луна скромно выглядывает… Нет, ладно бы только дети, — но и коллеги-то ничем не лучше: худоумные сплошь. В прошлый четверг к Ивану Сергеевичу подошёл учитель литературы и сказал что-то вроде:
— Опять про Пушкина им рассказывать… Уже не могу. В печёнках этот Пушкин у меня сидит! И хохочет…
Иван Сергеевич тогда хмыкнул и промолчал. Он давно подозревал, что учитель литературы едва осилил букварь…
Ванька вот совсем не читает. Как он в школу-то пойдёт? Будут говорить — у Ивана Сергеевича умственно отсталый сын. И говорить-то будут те, которые сами отстали! Директриса читает Флобера по-русски. Завуч — не знает, когда была Египетская кампания Наполеона. Учитель физики не отличит Второзаконие от Послания к Римлянам. А на физрука можно экскурсии водить. Это интересный экземпляр: мыслительный процесс он остановил очень давно.
Притом ведь травят, ведь интригуют, ведь думают, что Иван Сергеевич зазнаётся… Не понимают, что такое трудиться во имя общего дела. Думают, образование — это шутки. А что плохого в том, чтоб требовать уровня от учителей? Провинция!.. Но в Москве, пожалуй, того хуже: они всё знают, — но ничего не понимают.
Иван Сергеевич постучал трубкой о перила: вытряхнул пепел и вернулся в комнату. Кофе давно сделался невкусным.
— Встаём завтра в семь? — спросила жена. Столп полотенца высился над её лицом. Она успела уже помыться и красила ногти на ногах.
— Да, в семь.
Ограниченная, слабая, ничтожная. Сказал ей что-то про Рембо, а она спросила: «Это Рэмбо который?». Как Иван Сергеевич умудрился связаться с ней? Он сам не знал. Живут теперь в этой душной однушке — как клопы.
