— Знаешь что, Мих? — косыми глазами уставясь куда-то мимо приобнятого товарища, говорил Антон. — А никакие мы ведь друг дружке не братья! Что тебе говно — мне обязательно борщ или произведение искусства… Нет, хорошо всё-таки! Хорошо, что я от вас всех сваливаю. В кругосветное плавание, хе-хе!
В то время как Зиночкино ухо выловило «кругосветное плавание», Михаил, естественно, зацепился за больно резнувшие слова о братстве́:
— Не братья? — И скинул с плеча дружескую руку, и привстал быковато.
Стоит ли говорить, что из всего этого получился обыкновенный и скучный кухо́нный мордобой? Только стараниями Зиночки он не превратился в поножовщину. Вот нечего ей делать, кроме как криками и угрозами вызывать милицию, разнимать двух дебилов. Притом что одного из этих-то дебилов — она всё-таки любила! И всерьёз. И надолго. Так, может, его бы и того? Компенсация, так сказать? Зиночка не захотела.
И что теперь? Где эти господа все пребывают? Ну, это несложно рассказать. Антон и Михаил — где прежде. На разных кухнях гниют, над этим рыдают, рыдают — и хмелеют ещё пуще. Обыкновенная русская история. А Зиночка что? А, ну так она взяла и устроилась на судёнышко в Балтийском флоте: куда-то там плавают они…
Нравоучительно малость? Есть такое, торчит эта сволочь своими рёбрами там и сям. Простенько? Ну да, и эта гадость водится тут где-то. Но что ж поделать-то? Не я такой — история такая! История!
— Когда я вырасту, а ты снова будешь маленьким, я тебе тоже ничего не буду разрешать!
Иван Сергеевич улыбнулся в чубук трубки, издал водянистый звук и пустил облачко. Жена молчала у раковины, намыливая тарелку. Ванька — стоял в углу на коленях и бунтовал. В голые его коленки впивался жестокий горох. Удачно его мама из деревни привезла: три банки.
— В углу разговоры не полагаются, — проговорил Иван Сергеевич, дождавшись паузы между облаками. И прибавил — так, будто в кухне были только он и жена: — В кадетский корпус его надо.
— Ты слишком строг.
Иван Сергеевич встал и пошёл с кофе на балкон. Он знал: стоит ему выйти из кухни, как у них начнутся нежности. Из угла-то она его, может, и не выпустит, но горох точно уберёт. Это раздражало.
Под балконом суматошничали машины, улицы покалывал дождь-партизан, кофе обжигал нёбо, дымок сносило на соседний балкон. На крыше дома напротив красовались огромные, ржавые, прогнилые буквы:
КРАСНОЯРЦЫ, БОРИТЕСЬ ЗА ГОРОД ВЫСОКОЙ КУЛЬТУРЫ!
Когда знакомые его спрашивали: «Ну, как на работе?», — он неизменно отвечал: «Как всегда, вешаемся». Иван Сергеевич преподавал историю и обществознание в школе. Дети — гнусные и непослушные создания.
