Будто я переродился в эти деревья и стены… Такое впечатление, что, глядя на картину, я смотрю на себя самого, только вижу всё хуже и хуже.
Вдруг картина словно оживает: что-то похожее на лиану выскакивает из отверстия сточной трубы, обвивает мою правую ногу и тащит меня к желобу, в котором бурлит поток прозрачной воды, с каждой минутой становящийся всё краснее и краснее…
Я отпрыгиваю, опрокидывая стул. Бренда оборачивается.
– Всё в порядке?
Я отвечаю, что да, и картина очень красивая. Сердце стучит как ненормальное – не реже ста ударов в минуту, – но я стараюсь не подавать вида. Я вспомнил, что уже переживал этот момент. Вчера вечером, в машине матери, одолеваемый мыслями о смерти старика. Может, всякий раз, когда я испытываю сильный шок, как сегодня из-за ареста отца, у меня возникают такие галлюцинации?
Но как я мог вчера оказаться в месте, изображенном на картине – пусть даже это было наваждение, – если увидел его только сейчас? Неужели из-за моей одержимости Брендой я наведываюсь к ней во сне?
– Когда вы написали эту картину?
– Только вчера начала.
Я чувствую, как у меня холодеет в затылке. Пересохшими губами я выговариваю:
– Во сколько?
Она в упор смотрит на меня, подняв брови, потом замечает:
– Если тебя спросят, кем ты хочешь стать, когда вырастешь, не вздумай говорить, что художественным критиком.
Я выжидательно смотрю на нее. Она добавляет с улыбкой, думая, что обидела меня:
– Я полный ноль в живописи. Просто это успокаивает нервы.
Потом она выглядывает в окно и добавляет:
– Это случайно не твоя мать?
Страх комком подступает к горлу. И правда, перед домом как раз остановилась «Кольза‐800». Мать медленно выходит, и взгляд ее падает на полицейскую машину. Она захлопывает дверцу и беспокойно озирается. На улице ни души, только потрескивают фонари, которые то гаснут, то зажигаются вновь. Деревянной походкой, ссутулившись, мать идет к двери нашего дома, на ходу доставая ключи.
– Иди, – Бренда подталкивает меня к лестнице. – Будто только что вернулся из школы, ничего не знаешь и совершенно спокоен. Если что-то пойдет не так, вывеси носок в чердачном окне.
Смутившись, я спрашиваю невинным тоном: «В каком чердачном окне?» – но это звучит фальшиво.
– В том, что находится напротив моей спальни. И из которого ты подсматриваешь за мной по вечерам.
Я униженно бормочу: «Ах вот как». Она серьезно, почти торжественно смотрит на меня.
– Помнишь, я говорила о трех типах мужчин?
– Флегматики, Маразматики и Женатики, – рапортую я, чтобы доказать свою понятливость.
